— Алексашка, расплатись.

   — Пятьдесят гульденов, — щёлкнул на счетах заспанный продавец.

Расспросив у хозяина магазина, как найти верфь Линста, они отправились туда. Перешли через мост, прошли вдоль берега и ещё издали у плотины, отгораживавшей Саардам от моря, увидели рёбра шпангоутов строящегося на стапеле корабля.

   — Сдаётся мне, это будет гукар, — сказал Пётр, — грузовое судно о двух мачтах с гротом и бизанью. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.

   — А Гаврила Иванович не обидится, что мы без него ушли? — спросил Меншиков.

   — Пусть поспит старик, пока мы разведаем, а Аргил тем более поспать любитель. («Старику» Головкину было 37 лет.)

Басом[32] на верфи оказался седой, но ещё крепкий и доброжелательный старик Ригге.

   — Хорошие плотники нам всегда нужны.

   — Мы вроде неплохие, — сказал Пётр.

   — Посмотрим, — усмехнулся Ригге. — С недельку испытаем вас, а там и примем напостоянно.

   — Договорились, — обрадовался Пётр. — Давайте работу.

   — А что ж об условиях-то не спрашиваешь, молодой человек? — удивился бас.

   — Да, да, конечно, — спохватился Пётр. — Сколько платить будете?

   — Пять гульденов в неделю.

   — Негусто, — вздохнул Пётр, слегка изображая некоторое колебание. — Но мы согласны.

   — Как вас зовут?

   — Меня герр Питер, его Александр.

   — Ты, Питер, будешь отёсывать и зарезать бимсы[33], а Александр пусть пока долбит гнезда для мачт в кильсоне[34]. Места уже там размечены.

   — А чертежи есть? — спросил Пётр. — Бимсы-то разной длины должны быть.

   — Есть. Вот смотри, герр Питер. Начни с носового, самого короткого. Постарайся выдерживать точно по размеру.

   — Постараюсь, господин Ригге, — сказал Пётр, доставая из ящика топор, пилу и футовик.

Меншикову понадобились долота и молоток. И они приступили к работе. Ригге с первых же ударов намётанным глазом определил, что эта ребята опытные, и подумал: «С той недели, если так пойдёт, можно накинуть им по паре гульденов».

Обедали они в ближайшей от верфи харчевни, а после работы там и поужинали. Когда перешли мост и направились к своей квартире, за два дома до неё Пётр сказал Меншикову:

   — Ты иди, Алексашка, а я зайду к вдове Клауса Муша. Посмотрю, как она живёт.

Женщина возилась на кухне у очага, когда на пороге её жилища появился высокий молодой человек.

   — Здравствуйте, госпожа Муш.

   — Здравствуйте, — отвечала она, вопросительно глядя на вошедшего.

   — Я плотник Пётр Михайлов, недавно приехал из Москвы и вот пришёл попроведать жену моего друга Клауса. — Пётр перекрестился.

   — Господи, — всплеснула женщина руками. — Вы знали Клауса?

   — Да. Мы работали вместе.

   — Проходите, пожалуйста, господин Михайлов, садитесь вот сюда, — засуетилась вдова. — Рассказывайте.

   — Что рассказывать, — сказал Пётр, усаживаясь у стола. — Работник он был хороший. Царь его очень ценил.

   — Да, да, да, — закивала вдова, отирая ладонью вдруг явившиеся слёзы. — Царь ведь прислал мне пятьсот гульденов. Да. Я таких денег в жизни в руках не держала. Как они выручили меня. Вы...

   — Герр Питер, — подсказал Пётр.

   — Вы, герр Питер, когда-нибудь сможете увидеть царя?

   — Да, конечно.

   — Пожалуйста, передайте ему моё огромное спасибо. Он так помог мне, так помог... — Вдова всхлипнула.

   — Я ему передам, мадам, обязательно передам.

   — Не хотите ли отужинать со мной, герр Питер?

   — С удовольствием, госпожа Муш, — снял Пётр шляпу и положил на лавку.

   — Зовите меня просто Маргрет.

   — Хорошо, Маргрет.

Несмотря на то что Пётр только что был в харчевне и довольно плотно поужинал, он и у вдовы Муш с удовольствием навернул тарелку бобов и съел целый калач. Закончив ужин, Пётр положил на стол два гульдена.

   — Зачем, герр Питер, — сказала вдова, — я от чистого сердца, как друга Клауса.

   — Всякий труд требует оплаты. И потом, мне твой ужин очень понравился, Маргрет. И чем мне оставлять деньги в харчевне, лучше я буду оставлять их у тебя. Если не возражаешь, я стану заходить к тебе ужинать?

   — Конечно, герр Питер. Я буду только рада.

   — Ну и всё. А деньги тебе на продукты понадобятся. Бывай, Маргрет, — поднялся Пётр, надевая шляпу.

   — А что вам приготовить, герр Питер?

   — То, что умеешь хорошо готовить. А у плотников аппетит, сама знаешь, — съедят и жареное долото.

На следующий день Пётр повёл на верфь всех своих спутников, и им там нашлась работа. И ими вполне был доволен бас Ригге. Глядя на Петра, никто из них не смел делать плохо или лениться, даже имеретинский царевич Аргилович, которому была поручена нехитрая операция — строжка рубанком, трудился до пота. Пётр, глядя на его старания, поощрял:

   — Молодец, Гамарджоба[35], я из тебя сотворю плотника, с голоду не помрёшь.

Старику Корнелию пришло письмо от сына, находившегося вот уже два года в России. В нём он, в частности, писал: «...недавно отправилось в Голландию русское Великое посольство, в числе которого поехал и сам царь. Он очень хотел побывать в Саардаме, о котором нас много расспрашивал. Поехал он под чужой фамилией, так как хочет быть неизвестным. Но его легко узнать среди других, он очень высок ростом, на правой щеке у него бородавка, голова у него трясётся, и больше всего он размахивает правой рукой. По этим приметам, отец, вы его легко узнаете».

Корнелий побежал с этим письмом к цирюльнику, так как это был человек уважаемый в Саардаме, которого знали все, и он знал всякую собаку.

   — Виль, прочти вот письмо от сына. Что ты на это скажешь?

Цирюльник прочёл с интересом, взглянул на старика и промолвил:

   — Вполне может быть, Корнелий, что к нам приедет сам царь. Вполне.

   — Ну а к тебе такой господин не являлся?

   — Да нет вроде.

Так сидели они и мирно беседовали, как вдруг дверь отворилась и на пороге появились русские плотники. Корнелий и цирюльник поразинули рты, так как во главе их стоял высокий, под потолок, плотник с бородавкой на правой щеке.

   — Свят, свят, — пробормотал испуганно Корнелий, словно сон увидел нехороший.

   — Бреем? — спросил плотник громко.

   — Б-бреем, — сглотнув от волнения слюну, промямлил Виль.

Великан прошёл к креслу, сел, взглянул на себя в зеркало, провёл ладонью по щетине. Приказал:

   — Всё снять. Оставить лишь усы над губой.

Цирюльник, взбивая трясущимися руками мыло в стакане, не знал, как подступиться к делу. Он видел эту самую бородавку, вот она рядом, и голова у клиента нет-нет да встряхивалась. Порой у Виля перехватывало дыхание: «Господи, царь! Вне всякого сомнения. Он! Как же мне быть? Проклятый Корнелий подсунулся со своим письмом. Лучше б я ничего не знал. А теперь как же я буду брить? У меня ж руки трясутся, как у пьяницы. Боже мой!»

   — Ну чего ты? — покосился на цирюльника клиент, и взгляд его словно молнией ударил бедного Виля.

   — Сейчас, сейчас я, — лепетал Виль, затягивая время в надежде, что руки наконец перестанут трястись. Взбил мыло, взялся точить на оселке бритву.

   — Ты что, пьян? — неожиданно спросил Пётр.

   — Нет, что вы, сударь...

   — Ладно. Я сам управлюсь, — сказал клиент и начал намыливать лицо, потом забрал бритву из рук оробевшего цирюльника. Побрился. Сказал другому, такому же долговязому:

   — Садись, Алексашка.

Быстро побрил его, оставив такие же, как у себя, усики. Бросив на столик серебряный гульден, молвил:

   — Не за работу, за инструмент.

И вышел вместе со спутниками. Старик Корнелий, не произнёсший ни звука за всё это время, наконец прошептал из угла: