– Как ты меня назвал? – Люпин смерил его сердитым взглядом.

– Ре… ой, – Гарри покраснел. – Простите, сэр.

Несколько человек захихикали.

– Десять баллов с Гриффиндора, мистер Поттер, – Ремус смягчил наказание легкой, чуть смущенной улыбкой. – И прошу вас, подождите своей очереди говорить. Вы же не знаете, что именно я скажу, – может, я как раз собирался упомянуть об исключениях. Верно?

– Верно, сэр. Извините, сэр, – Гарри перевел взгляд на Малфоя и увидел, что тот смотрит на него в изумлении. Когда их глаза встретились, Малфой удивленно приподнял брови, а потом медленно поднял руку.

Ремус, закончив описание заклятья Присяги, вызвал его. Малфой откинулся на стуле и впился взглядом в Гарри.

– Гарри, – протянул он, и Гарри почувствовал, как сидящий рядом Рон тут же напрягся, – все очень хорошо описал, но упустил кое-что – и небезынтересное для него, я полагаю, – слизеринец усмехнулся. – Многие Темные заклятья используют и часть души жертвы – простите, объекта заклятия. В частности, это верно для всех заклятий, которые оставляют неуничтожимые метки, – глаза Малфоя многозначительно блеснули, хотя на таком расстоянии не было заметно, смотрит ли он в глаза Гарри или на его шрам. Гарри вопросительно приподнял брови. Малфой серьезно кивнул в ответ.

Люпин явно опешил. После нескольких мгновений неловкой тишины он сказал:

– Э-э… Спасибо за дополнение, мистер Малфой. Я слыхал, что это касается связывающих заклятий, но не встречал упоминания об э-э… проклятых шрамах.

Про себя Гарри подумал, что, учитывая все эффекты, его шрам можно считать признаком неверно функционирующего связывающего заклятья, пусть даже при нанесении шрама и не подразумевалось подобного эффекта. Он бросил на Малфоя изучающий взгляд. Малфой усмехнулся в ответ.

Остаток урока прошел немного лучше. Гарри дождался своей очереди, и Люпин позволил ему дорассказать о риске использования Темных Искусств. Наградой Гарри был недоверчивый взгляд Малфоя, пусть даже Люпин явно чувствовал себя неловко. Рон покачал головой, но все это явно произвело на него меньшее впечатление, чем на Ремуса.

– Ну, вот и все, – бодро сказал Люпин в конце урока. – Пожалуйста, подготовьте к понедельнику эссе на десять дюймов – просто краткое изложение того, о чем мы сегодня говорили, чтобы я был уверен, что вы все уяснили. Гарри, не мог бы ты немного задержаться?

Гарри посмотрел на Рона и громким шепотом спросил:

– Подождешь меня?

Рон кивнул и остался стоять у двери, пока Гарри подошел к столу Ремуса.

– По поводу шрама… – начал Ремус.

– Поручусь, что он прав. Мой шрам ведет себя, как связывающее заклятье, просто несфокусированное.

– Это называется соединяющим заклятьем, Гарри.

– Ладно, но это тот же раздел.

Ремус кивнул и попросил:

– Не мог бы твой друг подождать немного снаружи?

Гарри отступил назад, прошептал:

– Извини, – и почувствовал, что заливается краской.

Лицо Ремуса напряглось.

– Что, снова? – спросил он. Кто другой мог бы счесть эти слова небрежными, но Гарри слишком хорошо знал Ремуса и смог услышать нотку напряжения в знакомом голосе.

– Прости, – искренне сказал он. – Может, договоримся о встрече?

– А можно?

– Да, конечно. Я буду рад поговорить с тобой.

– Тогда завтра после обеда.

– Подойдет. А когда именно?

– В половине четвертого, в моем кабинете.

Гарри кивнул и постарался улыбнуться как можно теплее:

– Тогда до завтра, профессор Люпин.

Урок по уходу прошел без особых происшествий, правда, Гермионе потребовалось успокаивающее зелье. Весь урок она с трудом сдерживала слезы, но Рон не позволил Гарри успокоить ее:

– Она только еще больше расстроится, дружище. Не трогай ее пока. Парвати позаботится о ней.

Тренировка по квиддичу тоже не порадовала. Похоже, Рон поссорился и с Джинни, и та дергалась всякий раз, когда Гарри пытался заговорить с ней. Она тоже была заревана. Гарри решил, что у девушек что-то случилось и дело тут не только в его ссоре с Гермионой, иначе Джинни не была бы настолько встревожена.

После ужина Рон предложил подняться в спальню шестикурсников.

– У девчонок там целая драма. Давай оставим их. Мы с тобой не проводили время вместе чуть ли не с первого вечера.

Гарри пожал плечами и поднялся вслед за Роном по лестнице. Сначала они поговорили об уроках и о квиддиче, но беседа не клеилась. Через некоторое время Гарри заподозрил, что Рон специально задерживает его в спальне. Прекратив ходить по комнате туда-сюда («Когда ж это я начал, интересно?»), Гарри обернулся и в упор посмотрел на друга.

– Что случилось? – спросил Рон. – Ты чем-то встревожен?

– Ничем я не встревожен. Просто задумался.

– О чем?

– Да так… Что, собственно, происходит? Ты весь сегодняшний день провел со мной, а ты давно уже этого не делал. А теперь, похоже, собираешься провести со мной и вечер. Что случилось?

Рон смутился. Он перегнулся через кровать, порылся с минуту в тумбочке, вытащил оттуда шоколадную лягушку и протянул ее Гарри:

– Держи. И хватит уже.

– Чего хватит?

– Думать.

Гарри отложил лягушку, скрестил руки на груди и облокотился о кровать:

– Ладно. И что такого случилось внизу, что мне не нужно знать об этом?

– Ничего.

– Тогда почему мы здесь торчим?

– Потому что я по тебе соскучился, – без колебаний ответил Рон, и Гарри почувствовал, что друг совершенно искренен. Не зная, что сказать, он молча сел на кровать. Рон уселся перед ним по-турецки, но не поднимал глаз, разглядывая свои лодыжки.

– Помнишь, как мы встретились в первый раз? – спросил Рон.

Гарри заколебался, не зная, что хочет услышать от него друг, но потом пожал плечами и начал:

– Сначала я увидел твою семью. Я был один, понятия не имел, как попасть на платформу и жутко боялся опоздать на поезд. И тут смотрю: мимо идет целая семья – с совой в клетке! И твоя мама помогла мне. Она очень по-доброму ко мне отнеслась, и я не почувствовал себя дураком, – он оценивающе взглянул на Рона: тот по-прежнему не поднимал глаз, но теперь слегка улыбался.

Гарри продолжил:

– Ты зашел в мое купе и попросил разрешения посидеть со мной. Сначала ты все глазел на меня, но потом спохватился и постарался этого не делать… и это было здорово. И ты быстро прекратил восторгаться моей фамилией. Потом ты рассказал мне о своей семье, а я немножко рассказал тебе о своей. Тут подъехала тележка. Там были такие вещи, которых я никогда раньше не видел, и я накупил всего понемножку и поделился с тобой. Раньше у меня никогда не было своих денег, так что здорово было покупать что-то, да и сласти были лучше, чем маггловские. Моя первая шоколадная лягушка была с карточкой Дамблдора, и это был первый раз, когда я увидел волшебную открытку, а ты еще удивился, что на маггловских фотографиях люди неподвижны. Ты рассказал мне про факультеты и про квиддич. Да, и еще Гермиона привела Невилла – мы как раз говорили о факультетах. А потом пришел Малфой и вел себя, как самодовольный осел, и ушел, когда Короста укусила Гойла.

Гарри остановился, удивившись, что снова подумал о Петтигрю как о Коросте, крысе Рона.

– А сейчас ты с Малфоем вполне любезен, – горько заметил Рон.

– Рон! Это было сто лет назад! Мы были просто глупые дети! И началось все с того, что он попытался подружиться со мной…

– Оскорбив при этом меня.

– Да уж! – хитро улыбнулся Гарри. – Малфой явно не знал, как сблизиться с тем, кто не жаждет с ним общаться просто потому, что он Малфой, – он припомнил, как Джеймс описывал свое впечатление от первой поездки в Хогвартс-экспрессе. – А ведь это грустно, если подумать.

– Грустно?

– Он до этого никогда не встречался с людьми, которым не приказывали быть любезным с ним. Когда я отверг его, это было просто шоком.