Параллельно мадам Гийон организовала детскую группу, в которую входили ее ученики: дети чистой любви будут называть себя «Мишленами». «Маленькие, веселые, быстрые, слабые, шаловливые», но страстные борцы, эти дети имели свои правила и иерархию («генерала, помощников, секретаря, священника, воспитателя послушников, тюремщика, носильщика, цветочницу, привратницу, прислужницу в ризнице, экономку» и т. д.), Фенелон руководил ими всеми, мадам Гийон была одной из «помощниц», святой Михаил был их патроном и «особым покровителем» всего. Тот факт, что будущий архиепископ Камбрейский санкционировал эту милую детскую игру — тогда как Молинос, духовный отец всего этого дела, был уже заклеймен с 1687 года Папой Римским, — показывает нам, что «эта исключительная душа» (так его называет аббат Конье) не была в ладу со здравым смыслом. Ни мадам Гийон, ни Фенелон, которые так сильно стремились к мистической жизни, не были к ней пригодны. А мадам де Ментенон, будучи очень религиозной и здравомыслящей, не могла долго выносить воображаемую, привитую «чистую любовь», которая постоянно затуманивалась и затушевывалась пустословием. До 1692 года она хранила верность Фенелону (она даже добилась для него назначения архиепископом в Камбре в 1694 году, его посвящение в сан происходило в Сен-Сире). Но уже с 1692 года маркиза де Ментенон стала относиться с недоверием к мадам Гийон. Дело в том, что под ее влиянием Сен-Сир становится неузнаваемым. Квиетизм способствовал общему небрежению к обычным обязанностям и даже к правилу послушания. Духовные лица, приезжавшие в Сен-Сир, и епископ Шартрский лично, так жаловались, что мадам Гийон было запрещено там бывать.

В начале 1694 года Боссюэ, прочитав одну из работ мадам Гийон, которая называлась «Потоки», посчитал ее предосудительной; 16 октября этого же года архиепископ Арле заклеймил тезисы мадам Гийон и отца Лакомба; весной 1695 года комиссия, состоящая из Боссюэ, Ноайя, архиепископа Руанского, и де Тронсона, настоятеля Сен-Сюльписа, также осудила неомистицизм, и Фенелон с ними согласился. Казалось, все удалось; 19 августа 1695 года Ноай стал архиепископом Парижа вместо скончавшегося Арле; в это время Фенелон был воспитателем принца Бургундского и обслуживал свою епархию.

Но уже в конце 1695 года архиепископ Парижа посчитал нужным взять под стражу мадам Гийон, которая вновь начала внедрять свои догматы. Боссюэ, вероятно, напрасно превозносил свою победу. Фенелон, конечно, напрасно подвергал пересмотру то, что он как будто принял год тому назад. Однако Фенелон, несмотря на свою добрую репутацию хорошего архиепископа и хорошего воспитателя принцев, увлеченный процессом спора, позабыл два факта: 1) французские религиозные инстанции, осудившие квиетизм, всего лишь подтвердили римское бреве от 29 ноября 1689 года; 2) его покровительница, маркиза де Ментенон, подталкиваемая Годе де Маре, без колебаний присоединилась к мнению Боссюэ. В 1696 году произошли ссоры между Ментенон и Фенелоном и между Фенелоном и Боссюэ.

Это дело, к которому была примешана политика, из-за высокого положения антагонистов (поскольку мадам де Ментенон является супругой короля, Боссюэ — лучший мозг церкви Франции, а Фенелон принадлежит к придворной клике, которая может стать советом министров при будущем правлении) отравило четыре года (1697–1700) повседневной жизни при дворе и в Париже. Оно внесло раскол в религиозные ордены и институты (Сен-Симон утверждал, например, что, если в целом орден иезуитов и осудил публично Фенелона, «тайный синод»^{94}, куда входил отец Летелье, поддерживал тайно того же архиепископа Камбрейского). Оно часто вызывало недоумение у публики, как показывает рождественская песенка, написанная в 1699 году:

Квиетизм вызывает улыбку, потому что был задушен в самом зародыше. Боссюэ же прекрасно понимал, что квиетизм был нечто другое, но не ерунда. Конечно, в век барочного католицизма быстрые осуждения и запреты иногда не были уместны. Осуждали невинные тексты или искаженные резюме какой-нибудь доктрины, которая была менее иноверной, чем представление, которое о ней сложилось. И наоборот, доктрины, которые вполне могли бы быть осужденными, вызывали лишь небольшие споры, а затем время доказало их невинность. Не нужно было бы прикладывать больших усилий, чтобы добиться осуждения резюме таких доктрин, как «Сердце Марии» или даже «Сердце Иисуса», и особенно более поздней доктрины «Повиновение Деве Марии», милой сердцу Гриньона де Монфора. Но французская Церковь и римская Церковь поняли (или угадали), что здесь речь идет не столько о доктринах, сколько о пище, полезной для народной набожности. Квиетизм, напротив, является антипищей, антиевангелием, антинародным учением, ложно элитарным. Квиетизм есть интеллектуальный порок.

Будучи лучше осведомленным здесь, чем в деле с протестантами или с янсенистами, король интуитивно почувствовал опасность, исходящую от догматов, проповедуемых мадам Гийон и особенно Фенелоном. Он какое-то время терпел и выжидал, а затем выступил против Фенелона, «божественного, но химерического»[108].

В январе 1697 года архиепископ Камбрейский опубликовал свое «Объяснение основных изречений святых»; в марте этого же года Боссюэ (который подготовился к сражению, занимаясь в течение года написанием своей работы) представил Людовику XIV отповедь Фенелону, озаглавленную «Инструкция о состояниях моления». За это он получил место государственного советника. 3 августа Фенелон, которому король отказал в разрешении обжаловать свое дело в Риме, покидает двор и уезжает в Камбре: это было полуопалой. Придворные его избегают. Архиепископа поддерживают только Шеврезы и Бовилье. В конце 1697 года Боссюэ публикует на латинском (для Рима) и на французском языках (для широкой публики) итоговый труд «Объяснение основных изречений святых». Само собой разумеется, труд не без полемики. Вот этот контртезис, кратко изложенный Мадам: «Квиетизм — очень удобная религия, потому что его приверженцы считают молитву и все внешние соблюдения культа лишними, пригодными только для невежд; в то время как они, отдав единожды жизнь Господу, не могут быть преданы проклятию; им достаточно один раз в день сказать: «Господь есть», и ничего больше; в остальное время дня не нужно ни в чем отказывать своему телу, считая его животной сущностью». Это бурлескное резюме полемики является действительно карикатурой на экстремистские тезисы Молиноса, больше чем на тезисы Фенелона.

Королевская немилость наступила мгновенно 2 июня 1698 года, когда Людовик XIV распорядился, чтобы двор герцога Бургундского и все его окружение, состоящее из пылких сторонников квиетизма или из людей, симпатизирующих этой доктрине, покинули Версаль. 12 марта 1699 года последовало римское осуждение. Оно было достигнуто под сильным давлением Версаля. Но когда 4 апреля нунций принес королю папское бреве, в котором осуждались 23 высказывания из «Изречений святых», король посчитал его слишком мягким. В дневнике Данжо мы находим запись, относящуюся к 12 апреля (Вербное воскресение), полную юмора: «Его Преосвященство архиепископ Камбрейский обратился с посланием, запрещающим пастве своей епархии читать свою собственную книгу; здесь очень довольны его посланием. Год спустя, в июне 1700 года, Ассамблея духовенства Франции подготовила гигантский протокол — своего рода Белую книгу, — где были собраны все материалы, касающиеся дела Фенелона. Таким образом, это дело было закрыто.