Удар вообще-то лобовой. И такой сильный, что мы оба достаем головами лобовое стекло. Оно трескается, а машина по инерции пролетает рельсы и замирает.

Не успеваем мы осознать происшедшее, как рядом встает «уазик». Менты – двое – выскакивают из него, один из них выхватывает из замка наши ключи зажигания, второй открывает мою дверцу и за шкирку выволакивает меня на свет божий, а вернее – в темень и метель непроглядную. То же собираются делать и с Серегой.

Но Серега выходит из-за руля сам. И когда он встает во весь свой двухметровый рост, преследователи наши успокаиваются и суетиться перестают. К тому же они под крепким градусом, мы это ясно чувствуем, но силы все равно неравны. «Хорошо, – говорит один из них, – сейчас мы позвоним в отделение, приедет наряд, и вот тогда мы разберемся».

Чего они от нас хотят, мы не знаем: документы наши и ключи от машины у них, и тогда я догадываюсь – денег. Но денег у нас – в обрез, только на пропитание до Москвы. Я начинаю лихорадочно вести переговоры, объясняю им ситуацию, отдаю всю наличность и талоны на бензин.

Серега такого соглашательства не понимает. Улучив момент, он предлагает мне:

– Давай этих ментов уложим, свяжем, а на их машине поедем в Москву.

– Ты идиот?! И далеко мы на ней уедем?

– Ну хорошо, пусть наряд приезжает, чего ты боишься? Они пьяные, а мы-то трезвые!

– Ну и что, что трезвые? Приволокут нас в участок, сунутся в машину, а там иконы, шланги, стерлядь! Во-первых, отметелят нас там от души, а во-вторых, посадят по статье, как пить дать, понял? Молчи, не мешай...

В общем, через полчаса милиционеры, обобрав нас до нитки, скрылись в черноте ночи, а мы уселись в свой недвижимый и уже холодный автомобиль.

Удар был такой сильный, что мысль завести двигатель нам в голову даже не приходила. Посидев, мы вышли из машины, подняли капот, заглянули под днище, но без домкрата ничего толком не увидали – лужа черного масла под коробкой, и все.

Завели двигатель. Как ни странно, он заработал. Кабина наполнилась теплом. За рулем сидел я. Выжал сцепление, включил первую передачу, отпустил педаль – с диким грохотом под днищем машина дернулась, проехала пару метров и заглохла. Ясно было, что ехать она не может. Значит, надо искать помощь. Где?

Мы стояли где-то между Саратовом и Борисоглебском. За тот час, что мы здесь, на переезде, проторчали, мимо не проехало ни одного автомобиля. Допустим, проедет, остановится, довезет до Борисоглебска, что дальше? Есть ли там сервис? А может, звонить в Москву?..

В общем, сидим мы в унынии в машине, греемся, ожидаем попутки, и я спрашиваю Серегу, поглядывая на его подсвеченное приборной доской лицо:

– Серега, а есть у тебя настоящий друг, которому вот так можно ночью позвонить откуда угодно, хоть отсюда, за семьсот пятьдесят километров? И этот друг тут же сядет за руль, приедет и дотащит нас на веревке?..

Серега недолго молчал.

– Нет. Такого нет. А у тебя?

– А у меня... был. Погиб, на ралли. – Я имел в виду, конечно, Витьку Глазунова. (Читайте главу «Друг мой, Витька».)

С той ночи прошло много-много лет. И много-много раз, поднимая рюмку в каком-нибудь застолье, я вспоминал эту ночь, метель, наш диалог и пил за то, чтобы у каждого из нас такой друг был...

Ситуация с машиной к тому времени была нам ясна: от лобового удара в рельс балка передней подвески сместилась назад сантиметров на шесть-семь. Естественно, сместились и двигатель, и коробка, в результате чего передняя крестовина кардана уперлась в днище кузова, напольный механизм переключения передач – «лапоть» – раскололся вдоль пополам, оставив нам только первую и вторую передачи. Нижнее ребро балки отогнулось от удара, и гнезда нижних сайлент-блоков разорвались, но не до конца, держались они на честном слове. Рычаги подвески сместились, передние колеса смотрели в разные стороны, а поскольку рулевые тяги на «Москвиче» проходили сразу за картером двигателя, то сместившийся картер зажал их, и руль крутился очень туго, всего градусов на девяносто в каждую сторону, то есть ехать по шоссе мы худо-бедно могли, но поворачивать, хотя бы перпендикулярно к дороге, – никак.

Однако ехать мы в тот момент и не помышляли, сидели в тепле, ждали попутку. Метель продолжалась. Минут через десять я обнаружил, что Серега спит, и разозлился на него: вот толстокожий! Сейчас я тебе посплю... Злость подвигла на поступок – включаю первую и с грохотом трогаюсь с места. Ощущение такое, что по днищу бьют молотками несколько озверевших людей.

Серега просыпается в ужасе, я ору ему, что лучше плохо ехать, чем хорошо стоять, но он, конечно, из-за адского грохота ничего не слышит.

Метров через сто из коробки повалил густой касторовый дым. Я выскочил, сунул руку под днище и отдернул – горячо, как огонь.

Что же делать – встаем опять. И опять Серега засыпает. А я опять врубаю первую и опять еду, если это можно назвать ездой. Грохот хоть и такой же, но в этот раз удается проехать метров триста до момента закипания масла. Серега даже не просыпается.

При третьей попытке масло не закипает вообще – наверное, там уже нечему закипать. А я еду – километр, второй, третий, пятый... Двигатель ревет – первая передача все-таки, на спидометре – двадцать км в час, больше, кажется, машина просто не потянет – взорвется, да и не выдержат барабанные перепонки. Что ж, думаю я, даст бог, до Борисоглебска мы к утру доедем, а там сервис наверняка есть, что-нибудь придумаем...

Часа через два такой езды я краем глаза замечаю под правой рукой, у рычага КПП, какое-то мельтешение. Оказывается, это крестовина протерла днище насквозь. В это время просыпается Серега. Я докладываю, что до Борисоглебска осталось каких-нибудь двадцать километров, час езды. Оценивая ситуацию, он с ходу предлагает идею, достойную Нобелевской премии:

– Слушай, молоток и зубило у нас есть – давай вырубим в полу место под крестовину, пусть в салоне крутится, зато грохота такого не будет.

Сказано – сделано. Через полчаса в полу между нами зияет рваная дыра, в которой со страшной скоростью крутится крестовина кардана – не дай бог, в нее шарфик какой-нибудь попадет или пола пальто. Озверевшие люди с молотками исчезают, остается только надсадный рев двигателя, предсмертный вой сухой, без масла, коробки, шум дороги – теперь вот она, рядом, рукой можно дотронуться.

Зато я включаю вторую передачу, и стрелка спидометра иногда поднимается до тридцати! Вот кайф!

Когда мы вкатываемся в Борисоглебск, перед нами встает дилемма: ждать два часа, когда откроют сервис, или ехать, пока машина едет? Ну а откроют сервис – у нас же ни копейки, нам что, за красивые глаза все сделают?

Совещание было кратким: едем, пока она едет. Второй вопрос – как повернуть направо, к заправке? – решился просто: там, где не хватает радиуса поворота руля, газ в пол, первую, сцепление бросаешь, и задок по льду и снегу заносит исправно – вот и повернули.

На заправке прикидываем запасы: талонов на бензин должно хватить, жратва – килограмм соленейшего сыра и буханка серого хлеба. Вода – бесплатно. Мало, конечно, на сутки езды, которые нам предстоят, но что делать? В общем, вперед, на Москву!

Никогда не забуду, что такое ехать сутки на второй передаче! Наверное, эта пытка самая изощренная для водителя вообще, а для испытателя так просто смертельная: грузовики проносятся мимо вас, как метеоры, а легковых так просто не видно! Колесные тракторы объезжают вас, обдавая соляром, и вы завидуете им черной завистью, вы, испытатель, король дорог, вы, умеющий держать среднюю сто десять на тысячекилометровом пути, вы, на чьих номерах написано «проба» и чей «Москвич» на дорогах не сможет обогнать ни одна «шестерка» или «девятка» («Мерседесов» тогда не было).

А сейчас вы плететесь, плететесь, плететесь... Стрелки часов прилипают к циферблату, километровые столбы превращаются в десятикилометровые, и каждый из них – событие, они надвигаются убийственно медленно, издевательски медленно...