— Я читал, — поспешно отозвался я, припоминая отрывки из религиоведения — у нас был сокращённый курс, и я никогда особе не интересовался этой темой. — Место после смерти. То есть место, откуда всё вышло. И там жил бог.

— Идеальное место, — уточнила Утенбаева. — Состояние, в котором хотелось бы быть больше всего. Жизнь как она представляется в самых сладких мечтах… Вот для тебя что самое идеальное? Чего бы ты хотел?

Призрак Чарли встал передо мной. Линда. Проф-Хофф. Ребята. Я сам — на три года моложе и на миллион лет наивнее и счастливее.

— Вы знаете, чего.

— А можешь обозначить словами? — попросила она. — Я не умею читать мысли!

Шутка из тех дней, когда мы только познакомились. По-прежнему не смешная. Потому что на самом деле она умела.

— Хочу, чтоб меня не трогали. Чтоб оставили в покое. Чтобы позволили заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь.

— И всё? — не отставала она.

— Всё, — кивнул я и пояснил. — Не хочу того, чего не может быть. Нет смысла хотеть! Даже думать об этом… странно. Мне нравится то, что у меня есть. Я хочу, чтоб меня перестали дёргать. Вы можете это устроить?

Она отрицательно покачала головой:

— Ты работаешь с людьми — тебя всегда будут дёргать!

— Вы знаете, что я имею в виду! Власть. Леди… Камрад Кетаки. Вы. Туччи. Все, кто имеют власть надо мной. Я хочу, чтоб вы оставили меня в покое и позволили заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь!

— Они хотели того же самого, — спокойно сообщила Утенбаева. — «Чтобы их оставили в покое и позволили заниматься делом». Экономика, экология, политика — всё это было лишь оправданием! Они хотели удрать с Земли. Бросить всё лишнее. Оставить позади всё то, что мешало. Самим управлять своей жизнью и собой. Остальное добавилось в процессе. А изначально они хотели именно этого — начать историю с нуля. И они смогли, хотя тогда мало кто верил, что это вообще возможно. Потому что миллиарды жили по-старому и не хотели ничего менять. А кучка идеалистов решила, что с них хватит. Ну, конечно, твоим мальчикам этого знать не нужно, — уточнила она. — Официальная история гласит, что было решение масс, что в основе лежала идея спасти Землю и подарить человечеству космос. И это хорошо. Потому что правда гораздо грустнее!..

— Но они всё-таки смогли! — не сдавался я. — Они изменили мир!

— Я бы сказала, что они пристроили новое общество к старому, — поправила она. — Желающих было много — поэтому и получилось. Но пока не была создана новая система, эти желающие вполне выживали в старой.

— А другие? — спросил я. — Те, кто не хотел, но всё равно, — я запутался — и не смог продолжить.

— Ну, ты же видел Ядвигу? Как она — легко уживается с нами? Ей нравится наша жизнь? А это лёгкий вариант! Она застряла на стадии подросткового бунта, но всё остальное кажется ей нормальным…

— Как они сократили эти десять миллиардов? — перебил я. — Что они сделали?

Она с состраданием взглянула на меня.

— Ничего особенного. То же самое, что и с собой.

Теперь мне хотелось попросить её, чтобы она проговорила ответ — обозначила его словами. Но что я буду делать после этого?

— Это было непростое решение, — невозмутимо продолжала она. — Временная мера, кстати. Ничего необратимого. И только для мужчин.

— Если это правда, то…

— Рэй, к тому моменту каждый четвёртый сделал это добровольно. И «Сальвадор» уже был заполнен. И строили первый СубПорт.

Я сидел, придавленный информацией, по сравнению с которой даже существование таинственной «ашки» не казалось чем-то из ряда вон. И заговор Главы Станции воспринимался совершенно естественно — для мира, основанного на таких поступках.

— Ты не представляешь, что тогда было, — пояснила Утенбаева. — Совсем не представляешь! Думаешь о них, как о людях «Тильды».

— Вы сами сказали, что разницы нет, — напомнил я.

— А её нет! Сколько вмещает станция?

— Двести пятьдесят тысяч.

— Максимум. А сейчас и семидесяти нет, так? Двести пятьдесят тысяч — это небольшой город на Земле. Что делать с остальными? С остальными Ядвигами? Не знаешь? Не хочешь знать? Придётся их бросить! Рэй, ты не сможешь спасти всех! Не можешь сделать всех счастливыми! Кто-то останется за бортом, так или иначе. И тебе пора примириться с этим. Иначе за бортом окажешься ты!

Вода плескалась вокруг меня, ласково укачивая — нежно-голубая, прохладная и невероятно прозрачная. И чистая — циркуляция позволяла удалить любые примеси и мусор за считанные секунды. Хотя какой тут мог быть «мусор» — разве что биопыль, мельчайшие частички кожи, волоски. В воздухе и то кружило больше!

Я подумал, что эта вода из бассейна была безопаснее питьевой воды — там, в прошлом, на Земле. Раньше вода была сокровищем — то есть были люди, для которых она была недоступна. В больших объёмах недоступна, иначе они бы умерли. И это происходило даже в то время, когда технически можно было сделать так, чтобы её хватало на всех! «Прогресс», как его тогда понимали, ничего не значил без изменений «системы». Если верить Утенбаевой. Но во что ещё можно верить? Просто создали новое общество (где всем хватало воды, и никто не голодал), а старому помогли закончиться. И теперь я плавал в совершенной воде — я, которого создали совершенным человеком, но не планировали сделать настоящим человеком, потому что люди не могут быть совершенными…

И всё-таки это было очень здорово — рассекать эту гладкую податливую массу, одновременно твёрдую и покорную моим движениям! Чистейший аш-два-о, и мне не нужно было беспокоиться о вирусах или бактериях: на станции, утыканной фильтрами, любое подозрение на болезнь поднимало по тревоге медиков. А логос с упоением принимался выявлять источник опасности. Как рассказывала Сара («Наверное, она уже родила — надо бы её поздравить»), будучи посредником, она часто слышала, что для ИскИнов исполнение предназначения сродни оргазму. Ещё один маленький шажок к совершенству, ещё одна победа над хаосом… Но у «бэшек» это было немного иначе.

— Извини! — донеслось до меня, и прежде чем я успел среагировать, брызги от упавшего рядом мяча заполнили мой нос и рот, давая дополнительную возможность убедиться в чистоте и температуры воды. — Ты в порядке?

Очень хотелось спросить, как это они умудрились докинуть с другого конца бассейна, но общаться не хотелось, и я молча вернул им мяч: выпрыгнул из воды и швырнул со всей силы, устроив им ответный фонтан брызг.

— Вы как, в порядке? — не удержавшись, поинтересовался я.

Ответом был громкий смех.

Вот и ладно. Ребята пришли поиграть после смены, а заодно позаботиться о своём здоровье. Чтобы в медблоке не журили за отвисшие мышцы и животик. И чтобы выглядеть хорошо для своего партнёра. То есть примерно для того же, для чего сюда ходил я, только в моём случае на первом месте были художники из студии Оксаны. Что им там особенно нравится? Плечи? Значит, будет плавание. Лучше, чем беговая дорожка.

Внезапно я поймал себя на том, что жду приглашения. Всплески, удары ладоней по мячу и короткие восклицания, доносившиеся со стороны игрового поля, служили постоянным напоминанием о моей выключенности, об одиночестве, которому я, тем не менее, был рад. Я бы отказался, если бы меня пригласили, и нашёл бы дюжину аргументов! Но само приглашение значило очень много.

Узнали ли они меня? На мне не было предупреждающих знаков — бассейн оставался единственным местом, где я мог обойтись без проклятой маркировки. Мне это разрешили — Глава Станции выпустила распоряжение, и никто не стал его оспаривать, поэтому я мог спокойно плавать и нырять как обычный человек. И даже после того случая, когда я едва не утопил Нортонсона, ничего не изменилось.

Но они вполне могли узнать меня в раздевалке. Всё-таки я «звезда»: сначала репортажи Ирвина, потом всё остальное. Перевод в спецотдел сам по себе должен быть стать новостью: из помощников Главы Станции — в натурщики! Может, поэтому и не пригласили? Подозревали во мне наказанного нарушителя, от которого лучше держаться подальше?