А мне надо, чтоб ты кое-что посмотрел и сказал: есть там моменты, которые могут навредить, или всё в пределах? Наседать не буду — пять картин, примерно по штуке в пять дней, чтобы ты не устал. Просто будешь смотреть, а потом говорить, коробит тебя, и что именно. И ту передачу вашу вспоминай почаще — про людей, которые приблизили будущее. Если ты увидишь то, против чего они боролись…

Тут ведь какое дело: раньше в прошлом показывали неправильные вещи, потому что они всё равно были. И делать вид, что их нет, это значило врать. Поэтому и показывали — ради достоверности. Ну, если не считать больных на голову, которым это всё нравилось…А нормальные режиссёры показывали разные проблемы, потому что иначе эти проблемы невозможно было решить! Но когда они были решены, фильм становился не нужен. Он может быть очень хороший, и красивый, и актёры — молодцы, но повода смотреть уже нет. И чем больше было решённых проблем — тем меньше оставалось годных историй! Ну, и что, что об этом снимал классик — зрители просто не понимают, что он хотел сказать, потому что вопросы, которые его мучили, для них — урок далёкой истории.

Так что второе, что мне нужно, чтобы ты решил: проблема, которая заявлена в фильме, уже всё, или всё-таки ещё нет? Имеет смысл показывать? Можно это связать с тем, что у нас сегодня, или вообще всё мимо? Ты на своей шкуре испытал, что многое «уже всё» на самом деле здесь, рядом. Ты знаешь, как на самом деле недалеко мы ушли!

Когда мы пришли в назначенное место, ещё никого не было. Вообще никого не было: игровой зал пустовал. Мне даже показалось, что я вижу пыль на застывших пешках и слонах. Но это была исключительно работа воображения: помещение, разумеется, тщательно убиралось. Особенно это — школьный клуб всё-таки.

— А вдруг кто-нибудь придёт? — забеспокоился Брайн, оглядываясь по сторонам, как будто незваные гости могли появиться прямо из воздуха.

— Никого не будет, — успокоил я его. — Сюда приходят до обеда и остаются, самое позднее, до восемнадцати ноль-ноль. Я проверил расписание.

— А вдруг… — не унимался он.

— А чтобы не было этого «вдруг», я попросил у президента клуба выделить мне час после ужина, — назидательно объяснил я.

Но мальчика это не успокоило.

— И за это ничего не будет? — нахмурился он. — Ты же не школьник!

— И что? — я пожал плечами. — Они отвечают за это помещение. А мы им не мешаем… Лучше скажи мне, почему ты не идёшь спать? Уже поздно!

— Мама мне разрешила, — пробурчал Брайн, выбрав себе место во втором ряду.

Это был аналоговый столик, без фигур, с гладкой клетчатой поверхностью. И он никак не отреагировал на человека — понял, что тут не до игры. Как и подобает школьному камиллу, здешний «хозяин» был невероятно догадливый! Или его предварительно предупредил президент клуба настольных игр, который в свои одиннадцать лет по понятливости не уступал ИскИну.

Признаться, я был очень удивлён, когда посредником в давно ожидаемом разговоре стал Брайн. Должна была быть Юки — или кто-нибудь из «банды Фьюра». Ханна, например, тем более что я дружил с её братом. Но пришёл мальчик, которого я привык не замечать — особенно на фоне его деятельной сестры. Я даже не мог вспомнить, чем он увлекается!

«Может быть, Юки ему и предложила посредничать, раз уж он признался, что завидует ей?»

Но я не стал расспрашивать его об этом. У каждого из нас было, о чём молчать. Брайн не распространялся о причинах своего участия в организации встречи, я — о том, почему выбрал именно это место.

Я вспомнил о нём в первую очередь — если искать уединения, то игровой зал в Лифтовой зоне подходил лучше всего. Идеальная обстановка для непростого, но неотвратимого разговора. А рядом размещалась столовая — тоже не самое популярное помещение на станции. С началом вечерней смены Лифтовая зона «вымирала»… Нет, это неправильное слово! Я сразу подумал об Ирвине Прайсе и Просперо Миде.

А может быть, всё логично, разговор о смерти вполне в тему. Фарид Эспин, Теодор Ремизов и Оскар Ява тоже не относились к безопасным согражданам. «Наверное, даже Грета больше не шутит об известности своего сына!»

Я ждал с понедельника. Прошло две недели с того неприятного случая — именно столько мне посоветовали подождать. Не сказать, что я торопил события, но надо было поставить точку. Точнее, позволить им «закончить историю». И лучше делать это напрямую и по свежим впечатлениям. Хоть я и думал о том, чтобы всё бросить и вернуться на планету, это было не самый разумный ход, потому что тогда бы ситуация стала «отложенной», и трудно представить, как бы они с этим жили.

То, что я ни в чём не виноват, ситуации не меняло: трое юных дураков запутались в своих чувствах и правилах взрослого мира, и кто-то должен им помочь. Вне всяких сомнений, если бы я отказался, этим бы занялся кто-то другой. Только я не видел повода отказываться.

— Ты им всё точно объяснил? — переспросил я Брайна, так как прошло уже пятнадцать минут после назначенного времени.

«Семнадцать», — уточнил я по альтеру.

У главного входа послышалось сопение и шорох подошв. Похоже, они пришли вовремя. Но прийти — это одно, а вот начать разговор…

— Ещё десять минут — и я ухожу, — заявил я, стараясь, чтоб звучало погромче — и демонстративно повернулся спиной к двери. — Это вообще не мне надо!

Всё так же держа дверь вне поля своего зрения, я дошёл до противоположной стены. При моём приближении включился экран со стенгазетой. Победители последних игр, статья по истории шашек, разбор партии в сёги…

Я вдруг подумал, что участником клуба было намного труднее оправиться от самоубийства Мида. Это ведь была их территория! Как гласило объявление на двери, каждый мог зайти и поиграть, но я был уверен, что одиннадцатилетнему президенту было очень важно дать мне «разрешение на час». В прошлом году клуб принадлежал старшей школе — и был передан новым игрокам со всеми почестями, как сообщала школьная газета. До старшей школы это был игровой клуб для взрослых, поэтому он был расположен в таком нетрадиционном месте. Своя история, своя место… И тут такое. Уже не сделаешь вид, что ничего не было. А надо жить дальше, играть дальше, затирая этот момент времени.

Из-за спины у меня раздалось вежливое покашливание. Ага! Втроём они проскользнули внутрь и сели за крайний столик: Оскар подальше от меня и поближе к выходу. На переднем краю — Тьюр.

Медленно повернувшись, я посмотрел на них. Только Тьюр не отвёл взгляд (и я готов был поспорить, что он единственный возражал против плана), а вот Оскар вообще не поднимал головы.

— Добрый вечер! — поздоровался я.

Они что-то прошелестели. Я бы не удивился, если бы они встали и ушли, не успев извиниться — так велико было их смущение.

— Мне очень не нравится эта история, — начал я, не особо понимая, о чём говорить — поэтому говорил первое, что пришло в голову. — Мне не нравится, что она вообще была! Я помогаю разным людям, не только Дане… А знаете, почему она обратилась ко мне? Потому что не хотела вас ранить. Она заботилась о вас! А знаете, почему я согласился помочь? Потому что мне не нравилось видеть её расстроенной. И мне не хотелось, чтобы вам было плохо.

Возможно, они это всё уже слышали, и не одному разу. Но я должен был сказать, что…

— Это такие взаимные вещи, понимаете? Если мне будет плохо, найдётся очень много людей, которые захотят исправить это. Люди помогают друг другу. И не только люди! Так всё устроено. Мы все доверяем друг другу. Мы заботимся друг о друге. Никому не всё равно. И никто не хочет искать врагов, потому что там, — я указал вверх, подразумевая космос, который, если по-хорошему, был везде, — Там хватает опасностей. И не только там…

Я помолчал, кусая губы.

— Я пострадал не меньше вас. Я тоже потерял близких. Я получил это, — теперь я указывал себе на затылок. — Но даже так можно жить. И можно многое отстроить заново. А можно… воевать. Со всеми. Врать, когда выгодно. Подставлять других, когда хочется. И каждый выбирает сам, как ему жить, по какому варианту. Никто не может заставить человека выбирать правильное. Вы действительно выбираете такой способ?