— И сдаст.

— Конечно, сдаст!

— Но не с первого раза, — уточнила Туччи.

— Что ж тут поделать! Не с первого. Может, и не со второго. Но всё равно справятся. Когда им надоест шляться.

— Простите, — перебил я, устав ждать, когда закончится их профессиональное воркование. — Я одного не понимаю — если эта информация настолько закрыта, если об этом знают только в спецотделе, почему я этого ожидал? Я же не знал, что это такое, до того, как начал учиться. Не знал, но я же как-то понимал, что это такое, если я думал, что это сделают со мной!

Они синхронно повернули ко мне головы.

— Я что, заново изобрёл проституцию? — потрясённо спросил я, впервые признаваясь в этом — впервые осознавая это. — Как?!

— Как-то, — Туччи покрутила чашку — и допила остатки. — Знаешь, я очень рада, что ты это заметил. Хоть что-то…

— А вы знаете, как я это смог?

— Знаю, конечно! И знаю, почему. Но ты сам должен в этом разобраться. И пока не разберёшься, мы тебя отсюда не выпустим!

Если Вильма Туччи рассчитывала, что я немедленно кинусь рыть землю в поисках ответа, она серьёзно просчиталась. Морковка «вернём, как было» не имела смысла: я знал, что как было, уже не будет никогда. То, что я узнал, почувствовал и испытал после перевода в спецотдел (особенно в первые дни), многое изменило в моём отношении к Администрации и в целом к понятию «долга». Меня больше не расстраивала потеря статуса и смена профессии. По размышлении, даже первый ФИЛД не был настолько важным атрибутом, чтобы снова играть в детектива. И быть помощником Главы Станции, которая распоряжалась мной как роботом и при этом упрекала за отношение к себе, как к роботу!

Спецотдел был гораздо интересней. Совсем другие проблемы, абсолютно другие люди. Например, Молли.

— Он такой милый, ты не представляешь! Такой… Такой… А какие у него губы — такая линия, ты бы видел! И в уголках такие ма-аленькие морщинки — всё, как я люблю! Смотрела бы часами… И говорить не нужно — просто смотреть!

Молли одарила меня сладкой улыбкой, и я улыбнулся в ответ, любуясь тем, как преображается её круглое курносое личико, когда она рассказывала о возлюбленном. Преисполненная искреннего счастья, она была как маленькое солнышко — сияла, бескорыстно делясь радостью.

— А как ему, что ты глаз с него не сводишь?

— Ну, ты же понимаешь… Я не могу прямо так взять и… Я же не щёлкаю и не знакомлюсь… А он всё понимает! И понимает, что я понимаю, кто он и что у него! Что я рада за него! И ничего не требую взамен… Ему не жалко, что я смотрю. Я же не могу ничего поделать!

Он был в партнёрстве — её новая пассия. С Молли пересёкся в лифте — остальное, как говорится, дело техники.

Совсем недавно он сдал на родителя, и теперь ходил на курсы ухода за младенцем со своей подругой, что однозначно ставило их выше в социальном плане. Это полностью устраивало Молли: смотреть снизу вверх, восхищаться и не иметь ни малейшего шанса. «Мой случай», как она это называла, и если печалилась, то не всерьёз. Печаль входила в ритуал. Её случай, её игра: любовь с первого взгляда, одержимость, длящаяся не дольше 15 дней, а потом рассыпающаяся в угли, из которых вырастала следующая страсть, такая же пылкая и скоротечная.

Отношения первой степени она предпочитала заводить с теми, кого знала хорошо — и кто был доступен ограниченное время.

— А его супруга ничего? Её это всё не огорчает?

— Надеюсь, не очень, — вздохнула Молли, накручивая на палец тёмно-русый локон. — Я ей черкнула на аль. Так, осторожно, как надо, чтобы не… Ну, ты понимаешь, чтобы не обидеть. После того, как она меня заметила. Написала, что у неё очень милый партнёр. Что я на него поглазею, пока это всё не пройдёт. Что это пройдёт, не нужно переживать!

— И?..

— Она ответила, что тоже на него глазеет!

Мы оба рассмеялись.

— Ну, тогда за тебя можно не волноваться!

— А что за меня волноваться? Я знаю, как надо. Я же не какая-то… Как эти! — с жаром воскликнула она. — Я не буду… я не собираюсь вредить! Я не хочу, чтобы ему или ей стало плохо из-за меня!

Печально знаменитая троица с Ядвигой во главе являлась регулярной темой для наших бесед. Молли негодовала — и особенно по поводу сталкерства с такой целью. То есть без любви. Без искренности.

Сама-то она сталкерила регулярно, и потому возможность сравнения с Ядвигой заранее её возмущала. Хотя, как мне было известно, никому и в голову не приходило приводить эту параллель! Тут Молли справлялась сама.

Впрочем, в первый раз она в меня влюбилась именно по фотографиям, сделанным в бассейне — по тем самым слащавым портретам, которые, к моему немалому облегчению, были убраны из общей сети после суда. Но они успели дойти до своей «целевой аудитории». То есть до Молли.

«Жутко втрескалась», как она это называла. Актёры и спортсмены были второй категорией претендентов на её большое горячее сердце, и влюбиться в фотографию было для неё совсем не сложно. Она даже начала подумывать о том, чтобы увидеть меня «вживую», но остыла… А потом столкнулась со мной в гостиной спецотдела — и вновь «сошла с ума». Но мы справились с этим — я в формате «испытательного срока», она в режиме «условно доступный партнёр», что было для неё непривычно: селебритис никогда ещё не входили в её жизнь, и сокращение расстояние нарушало правила. Впрочем, как бы близко я не находился, о серьёзных отношениях можно было не беспокоиться.

Я многое узнал о «сексе» после общения с Молли. О сексе, женщинах и том, что заключается в работе скво. Например, влюбчивая Молли нуждалась в регулярной поддержке, но отслеживать своё поведение уже научилась. Правило «не навреди» срабатывало для неё дважды: сначала на подъёме, когда волна несла её, и можно было только корректироваться своё поведение, и потом — на приступах самоедства, когда уверенность, что она никого не обидела, давало ей силы для нового примирения с собой.

В итоге мы стали хорошими друзьями. Ну, и «напарниками», конечно: так в секс-отделе называли связку из постоянного клиента и скво. Моей квалификации здесь вполне хватало.

На «Тильду» Молли прибыла в 185-м году — то есть входила в группу «проблемных» переселенцев. Я специально спросил у неё о времени, но довольно быстро эта информация перестала что-либо значить. Более того, я уже не хотел расследовать заговор. Пусть Бос старается — это её профессия, в конце концов!

А меня сделали спамером-скво. И моей профессией было оберегать тех, кто особенно раним. Что стало бы с Молли, если бы всё выплыло наружу, и таких, как она, начали обозначать как «бракованных чужаков»? Как бы она жила дальше, если бы оказалось, что её переезд на «Тильду» был запланирован — и что её подтолкнули к принятию решения, используя данные о её привычках и реакциях, полученные, в том числе, и от спамеров? Скорее всего, она бы перестала доверять спецотделу и вообще СПМ — и осталась бы без поддержки. И сразу свалилась бы в колею отвержения самой себя — туда, откуда её в своё время вытащила Утенбаева.

И кому бы от этого полегчало?

Я думал об этом, пока смотрел на неё, слушая рассказ о замечательных губах будущего отца, который нечаянно оказался вблизи — как раз тогда, когда она находилась на этапе поисков «об кого бы ещё разбить своё сердце». Любовь Молли была очищена от ненависти, зависти или отчаяния. Дополнительный источник энергии — вот чем в итоге стало это чувство.

«Интересно, а как было это раньше? Как жили люди с таким же характером и склонностями?»

— О, нет…

Жизнерадостное щебетание смолкло, и в следующей фразе звучал холод. И готовность к конфликту.

— Что она здесь делает? — зашептала она. — Она к тебе? Рэй, она к тебе!!

Я поставил чашку на столешницу, обернулся — и тут же угодил под взгляд гостьи спецотдела. Она и вправду явилась ко мне — улыбнулась, кивнула.

— Добрый день, Ядвига!