Я шёл куда глаза глядят, на перекрёстках выбирал дорогу наобум, однако ноги привели меня в Лифтовую зону. Она была наполнена светом, и казалось, буквально через минуту сюда хлынет толпа людей. Но тишину нарушал только стук моего сердца, плеск фонтана да нежное стрекотание датчиков КТРД — словно кузнечики на летнем лугу. До конца вечерней смены оставалось два часа, и вряд ли кто-нибудь сюда заглянет.

Проходя мимо столовой, я вспомнил своё «озарение». Здесь я узнал об убийце «из прошлого», здесь же впервые по-настоящему осознал, как мало значу. Однако самым важным помещением была игровая. Здесь я «сбросил шкурку». Здесь мне вернули право чувствовать стыд и смущение.

Стоило зайти, как в глаза ударил яркий свет.

— Не надо, оставь, как было, — попросил я, и камилл послушно вернул мягкий сумрак.

— Спасибо!

Он не ответил. Ученик? Возможно, его поставили сразу после загрузки базового эго, и он ещё не знает, как правильно коммуницировать. А может быть, чем-то занят и не может включить голос.

Я осмотрелся, вдохнул прохладный воздух с лёгким запахом соснового леса. Аналоговые столики, привлекшие моё внимание в первый раз, никуда не делись. Пожалуй, стоило изучить правила игры… И вдруг я ощутил движение за спиной.

— Напугал?

Резко обернувшись, я увидел стрекозиные очки и бледную кожу. Цзайчжи Саласар собственной персоной. Сторонник морали. Коллега Ирвина.

— Вы следили за мной? — спросил я.

К моему удовольствию, он смутился — похоже, не ожидал прямого вопроса.

— Я бы не стал это так называть! Я увидел, как ты сюда зашёл, и решил полюбопытствовать. Время-то позднее! Тебя камрад Кетаки сюда отправила? Или ты что-то забыл?

Хорошо хоть не заподозрил, что я готовлю побег!

— Я просто гуляю, — ответил я и постарался, чтобы прозвучало невинно — всё-таки в полночь «просто» не гуляют.

— Я тоже! — откликнулся Саласар. — Бессонница.

— И что говорят врачи?

Он продолжал стоять в дверях, демонстративно загораживая проход, поэтому я присел на крайний столик — разговор предстоял долгий, и у меня не было ни малейшего желания стоять перед ним навытяжку.

Два независимых журналиста на сектор — это многовато. Им приходится из кожи лезть, чтобы добывать свежий материал, конкурируя со школьными, профсоюзными и научными командами, не говоря уж про передачи от камиллов и логосов. А ещё есть журналисты в других секторах и обязательные выпуски официальных новостей.

При таком раскладе, если Ирвин взял себе тему «хорошего андроида», его противнику ничего не оставалось, кроме как изображать нового секретаря Главы в самых чёрных красках. Но негатив на станциях не в чести: шахтёры, вахтовики со станций терраформирования и операторы с производства хотят после рабочей смены услышать что-нибудь хорошее. Значит, Саласар должен постараться, чтобы развить свою линию и при этом обойтись без нагнетаний.

Разумеется, он следил за мной, и это — интервью, без договорённости, фактически нелегальное. И чтобы получить мои ответы, ему придётся дать что-нибудь взамен.

— Врачи ничего не говорят, — притворно вздохнул он, снял феску и погладил безволосую макушку, покрытую тонкой сеточкой шрамов. — Когда меня восстанавливали, метод профессора Хофнера считался экспериментальным. Особенно для тканей мозга. Использовали то, что было. Я вообще мог остаться слепым!

— Вам повезло! — отметил я. — Но теперь-то можно всё исправить!

— Наверное. Но я сомневаюсь, что заслужил право на такую операцию. Правда, не спится мне по другой причине.

— По какой же?

— А разве ты не понимаешь? — удивился он. — Ты же умный, как все говорят. Обязан понимать!

— Не такой уж я и умный, — возразил я, утомлённый абсурдностью нашей беседы. — Объясните, пожалуйста!

— Ну конечно, — кивнул он. — Не такой! Всё дело в правде. Я догадался, зачем тебя прислали к нам. Я знаю, кто ты!

В стёклах очков отражалось моё искажённое лицо. Я не видел глаз собеседника, и потому создавалось ощущение, что разговариваю с роботом.

— И кто я?

— Хватит притворяться! — закричал Саласар, делая шаг ко мне. — Ты — человек!

Словно по команде свет в игровом зале начал пульсировать. Яркая вспышка, превратившая все окружающие предметы в черновой набросок, сменилась тьмой, которая через секунду взорвалась миллиардом фотонов, и опять стала тьмой, и вновь — светом.

Я резко выпрямился, готовясь к нападению, но Саласар был удивлён не меньше меня. Его искусственные глаза, защищённые стрекозиными очками, гораздо хуже переносили световую икоту. Он закрыл лицо руками, ссутулился — и рухнул на пол. «Припадок?» — была моя первая мысль.

Ничего подобного — сквозь судорожную пульсацию проступили очертания человеческой фигуры. Я не мог разглядеть цвета комбинезона, не говоря уж про лицо. В левой руке незнакомец держал круглый предмет, похожий на фонарь, а в правой — что-то вроде палки. Увидев её, я облегчённо вздохнул. Наконец-то! Сейчас маньяк перешагнёт через журналиста и набросится на меня! Или нет, не набросится — прикажет «опустить голову». Это было бы весьма кстати!

Маньяк нагнулся, чтобы поставить «шар». Потом поднял «палку», поднёс её край к своему горлу, после чего дёрнулся. Я услышал «пффф!» — на лицо мне брызнули тёплые капли. Одна попала на губу, и я рефлекторно слизнул. Солёное. Кровь.

Тело повалилось на пол — прямо на Саласара.

Два трупа у моих ног. Их альтеры отметили время смерти с точностью до секунды. А я не успел включить «маяк» и тем более задействовать свой альтер. Андроид А-класса и два мёртвых — убитых! — человека. И никаких видеозаписей.

Время продолжало бежать, и моё сердце отмечало каждую потерянную секунду. Толком не осознавая, что делаю, но чувствуя абсолютную уверенность, что поступаю правильно, я поднял руку, нащупал кнопку пониже затылка и нажал.

…Но почему так не сделал Чарли? Если он хотел умереть, он мог всё сделать сам! Всего-то надо — поднять руку, нащупать кнопку и нажать. Или духа не хватило? А мне? Если бы я, по обыкновению, принялся рассуждать, взвешивая и подсчитывая плюсы и минусы, то наверняка бы нашёл повод сохранить себе жизнь. Чем дольше думаешь, тем слабее готовность. Проделать такое чужими руками гораздо проще: достаточно задать последовательность событий, которая начнётся с твоего обычного поступка, а закончится поступком кого-нибудь ещё. Многие люди, осознанно или подсознательно ищущие смерти, совершали этот же трюк.

А может быть, Саласар прав, и на самом деле я — человек? И поэтому постоянно сомневаюсь, на что-то надеюсь, во что-то верю? Никаких физических отличий нет, их можно обнаружить только на клеточном уровне. Впрочем, в своё время мы обошлись без лабораторных исследований: сопоставили факты, провели анализ, сообщили результат Проф-Хоффу. А он выдал нам «правду».

Саласар тоже искал её… Саласар — последняя жертва безумного убийцы. Или предпоследняя, если считать самоубийство. А я?!

Я не сразу осознал, что могу мыслить, что предполагало два варианта: либо я по-прежнему жив, либо после смерти мозга моё сознание перенесли в машинный носитель. Если последнее, то прямо сейчас должна начаться реструктуризация личности, и я перестану быть Рэем — стану записью с правом накопления информации.

Дикое желание вернуться в человеческое тело и остаться собой подбросило меня на постели — и я сел, да так резко, что в голове помутилось, и я упал обратно, сбросив простыню, которой был укрыт.

— Лежать! — насмешливо приказали мне. — Вот ведь торопыжка!

Глава Станции — её голос. Я медленно открыл глаза и увидел лицо Леди Кетаки, такое родное, такое знакомое! Такое красивое. Или это сон — последняя причуда умирающего разума? Простите, Леди Кетаки! Я умер за вас! Не забывайте меня!..

— Спасибо большое, но после такого я тебя точно не забуду! — рассмеялась она. — Давай, отдышись и поднимайся. Только осторожно.

Смущённый и послушный, словно маленький мальчик, я аккуратно спустил ноги и наконец сел. Огляделся. Глава Станции сидела на стуле у моей постели — у обычной медицинской койки, какие стоят в дежурных лазаретах возле лифтов.