Моё время там тоже есть, но это самое начало. Толком не разглядеть то будущее в сегодняшнем настоящем. Речи нет, чтобы оказаться там! Разве что какая-нибудь криогенная камера, но это же смешно…

Но я всё равно я хотел туда — и почему-то точно знал, что смогу.

Не раздеваясь, я лёг на продавленный и слишком короткий диван. «Надо бы переодеться в домашнее», — на я же не спать собирался! А что я собирался делать? И есть ли слова для этого?

Чужие вещи, чужая жизнь — я был готов расстаться с ней навсегда. Последний раз я ощущал это всё — неудобный диван, сквозняк из рассохшейся рамы, своё усталое тело. Подумал рассеянно, что так и не записался в бассейн — всё некогда было. А ради чего я так себя ужимал?

На улице темнело, свет я не включал, но так было даже удобнее. «У меня получится», — это было даже не мысль, а что-то инстинктивное, само-по-себе живое, как родник, бьющий у меня в голове, так что не оставалось места для чего-то другого.

Я смогу. Перенестись туда.

Я смогу. Оказаться там.

Я смогу. И ничто меня здесь не держит.

Закрыв глаза, я прислушался к своему дыханию и стуку сердца. Красная тьма перед глазами успокаивала, я ни о чём особом не думал, и лишь слова «заклинания» бились в мозгу.

Я смогу. Перенестись туда.

Я смогу. Оказаться там.

Я смогу. И ничто меня здесь не держит.

Это так просто, когда нечего нет! Как будто тебя самого нет. А значит, ты можешь быть где угодно. И не надо так сильно цепляться за реальность: она всё равно рано или поздно кончается. Вместе с жизнью.

Я смогу. Перенестись туда.

Я смогу. Оказаться там.

Я смогу. И ничто меня здесь не держит.

…И я сел на постели, хватая ртом воздух. Передо мной была стена, сложенная из листьев и стеблей, и первые несколько минут я не видел ничего другого. Потом начал различать то, вблизи, и на фоне «леса» увидел бледно-зелёные с белым комбинезоны. «Медицинские комбо, — вспомнил я описание. — У них был именно такой цвет…»

— Наконец-то! — вздохнули совсем рядом, и я услышал, как кто-то всхлипывает.

Девушка.

«Зере», — в памяти всплыло имя, но почему-то я не мог понять, кто она мне. И кто я?

Я посмотрел на свои ладони — они были мои, обычные, человеческие. Вот крошечный шрам под указательным пальцем… «Тренировка… С Чарли…» Дальше не вспоминалось, но почему-то я точно знал, что это первый шрам. А ладони точно мои.

Что я ожидал увидеть?! Совершенно неосознанно я поднял правую руку к затылку, потрогал там — и не обнаружил ничего, кроме кожи и щетины выбритых волос. И это должно было взволновать, но почему-то я беспокоился о другом.

«А как же там? Изя — кто будет заботиться об Изе? Таня? Значит, я больше его не увижу?»

Я обернулся назад, как будто ожидал обнаружить дверь в тот другой мир, где у меня остались обязательства — хотя бы перед котом… Но сзади была лишь внутренность медицинской капсулы: простыня с узорчатыми листьями, подушка с пальчиками массажёра — и больше ничего. Значит, это был сон?!

— Ну, ты нас напугал!

Этого голоса я не помнил — и человека тоже. Полный негр с седыми висками. Добрые глаза. Глубокие морщины. Врач?

— Как себя чувствуешь?

Надо было что-то ответить, но я боялся — как будто первое произнесённое слово разрушит… что? Ту реальность? А разве не этого я хочу? Чтобы всё прошло, как страшный сон… Но что если это и было сном?

И вдруг меня как будто что-то ударило: я понял, что у него получилось! Я — это он, и он — это я, и всё хорошо. Он — я — смог перенестись. Случилось невозможное, и он стал мной, точнее, я был им — и стал собой… И теперь я буду жить так, как он всегда мечтал. Теперь я буду жить за двоих, точнее, я буду просто жить полной жизнью.

Неосознанно я потряс головой, пытаясь избавиться от тревожащей картины, которая вставала перед глазами: Родион спит беспробудным сном — безвольный, полностью зависящий от окружающих людей. Хозяева, пришедшие в квартиру второго января, даже подумывают о том, чтобы уничтожить тело, но боятся последствий — и вызывают скорую. И милицию. Прибывший Хёгенминов сообщает о потере документов и заключает: «Переволновался». Родиона — меня — перевозят в больницу, ставят диагноз, до конца не веря, что это не таблетки, не передоз или что-нибудь такое: после Нового Года экспериментаторы и самоубийцы попадаются часто… Дежурные средства не помогают. Для экспериментальных нужно согласие родных, а их никак не могут найти: запрос по месту прописки остаётся без ответа. Родион тихо угасает в палате в окружении таких же безнадёжных больных. Но не подозревает о своём положении, наслаждаясь бесконечной фантазией. Каждая минута — за день, и у него ещё много тех минут! А потом мы кончимся вместе, и там отключат умершее тело, а здесь я просто умру…

— Ты восемь дней провалялся в коме, — сказал доктор и вдруг погладил меня по голове, как кота. — Никто не ожидал… Тебе сделали операцию, удалили предохранитель, и вдруг ты… Рэй, ты помнишь, что было?

— Было голосование, — ответил я, услышал свой голос — и та, другая жизнь, отодвинулась ещё на полшага. — Чтобы удалить… мою кнопку… И все… единогласно… Только сто двенадцать воздержавшихся…

— Правильно, сто двенадцать… Хорошо, помнишь детали, цифры. А людей?.. Зере, перестань уже лить слёзы! Он уже очнулся — сейчас-то что рыдать?

— Я от счастья, — ответила она — и я повернулся в её сторону, осознав, кто рядом со мной.

— Людей тоже помню, — я улыбнулся и ощутил знакомую радость от того, что вижу Зере.

Её не было в моём сне. Или она была, как и другие, только я не сумел узнать её? Ну, уж нет — я не мог её не узнать! Я бы различил её лицо и голос её в любой толпе!.. Даже если там была реальность, а здесь сон, здесь — это значит с ней, что безусловно лучше…

— Можно я тебя обниму? — попросила Зере.

— А что, есть варианты? — и я сам обнял её, а потом посадил к себе на колени, потому что так было удобнее.

— О! Они уже обнимаются! Значит, всё в порядке! — раздалось со стороны двери — и я увидел Главу Станции Ниула Ярхо со счастливой улыбкой на губах.

И, кажется, что-то в глазах блестело, но он быстро вытер лицо предплечьем.

— Рад тебя видеть, — я протянул ему руку, не выпуская Зере из своих объятий.

— Взаимно, — мы обменялись рукопожатиями, и тут я окончательно проснулся.

Морок развеялся, и странный сон, такой пугающе подробный, растаял, словно свежевыпавший снег на горячем коллекторе. Как только можно было принять ту жизнь за реальность?! Кошмар, бред, ад, как его представляли люди прошлого… А настоящая жизнь — вот она, и не может быть других вариантов. Я слишком много думал об истории, пытаясь представить, с чего всё начиналось — и представил на свою голову…

Восемь дней комы — да уж, у меня было время всё навоображать! К счастью, всё кончилось. Да ничего и не было! И быть не могло!

— Я очень, очень, очень рада… — прошептала мне на ухо Зере.

Глава Станции смотрел на меня с улыбкой.

«А что бы с ним было, если бы я не проснулся?» Но представлять себе такие перспективы точно не хотелось. Я проснулся. Можно жить дальше.

— Ты что-то видел? — спросил, нахмурившись, врач. — Должен был что-то видеть — мозг у тебя точно не спал!

— Видел, — ответил я. — Что-то. Уже не важно.

Здесь, на равнинных пустошах в центре материка, у ветра не было серьёзных преград — только покрытые прилипчивым мхом острые обломки ушедшего в землю водораздела да серо-зелёные заросли лишайника, похожего на неряшливую бороду. Но если неудавшиеся горы были делом рук геологов, остальное нельзя было разделить на «искусственные насаждения» и саму жизнь, которая медленно наполняла Тильду. Землеподобную жизнь — и от этого было немного грустно, потому что для своей места уже не оставалось.