«А не такие уж нежданные были эти журналистишки!» — подумал я. Впрочем, чего такого они могут вытянуть? Неприятно, когда тебя проверяют, будь это врачи, спамеры, эксперты или шпионы… Или как назывались специальные люди, которых государства подсылали друг к другу?

Сейчас это слово, которым пользуются разве что противоборствующие школьные клубы. Они могут попытаться узнать о планах соперников… В младшей школе это повод для вмешательства учителя, в старшей — для товарищеского суда. Даже рестораторы не опускаются до такого! Уже ничто не способно разделить людей на «нации» или «страны». Не важно, где ты живёшь — ты всё равно человек. И этого уже не отменить.

— Меня ждут, — сказал я, поднимаясь. — Спасибо за разговор. И за чай тоже!

— И тебе спасибо, — кивнула Глава. — За всё.

— Неужели вы больше ни разу не виделись? — спросила Хлоя, широко открывая глаза — и не важно уже, притворно-сочувственным было это удивление или искренним, потому что волновали меня не её глупые вопросы и вообще не то, что происходило в кафе.

На противоположной стороне улицы, в такой же едальне, сидели двое: Хёугэн и мужчина помоложе. Он был чем-то похож на бывшего инспектора: тоже бледная кожа, вытянутое европейское лицо, высокие арабские скулы, только волосы не платиновые, а просто светло-русые. И глаза — гораздо живее.

Он столкнулся с Хёугэном, пригласил на чашку чая и теперь увлечённо о чём-то рассказывал, активно жестикулируя и тем самым заметно отличаясь от своего сдержанного собеседника. Я не слышал, о чём шла речь: две прозрачные стены и люди между нами превращали происходящее в пантомиму. Вот молодой спросил о чём-то и замер, выжидая, но едва старый открыл рот, как его прервали на полуслове — и принялись что-то рассказывать, помогая руками.

Впрочем, так и не возникло искушения потом влезать в Базу Данных и прослушивать запись. Меня не интересовал предмет беседы — а вот обстоятельства… Что, если белобрысый и есть шпион?

Хлоя даже не подозревала, как ей повезло — если бы те двое выбрали другое место, я бы либо перенёс интервью, либо совсем иначе относился к вопросам типа того, который был задан. Мог бы и обидеться! Но вместо этого объяснил, с солидной порцией равнодушия:

— Для этого не было возможности: она на планете, я — здесь.

Наша печальная история была в своё время выбрана для списка «неявных» потерь: Зере разрешила вытащить это наружу, и я не возражал. Службе Досуга требовались живые примеры, а мы оба работали в Администрации (во всяком случае, на то время), и открытость личной жизни не была нам в тягость. Мне так тем более было выгодно лишний раз продемонстрировать Инфоцентру, сколь многое он не учитывает: кроме погибших людей и камиллов и конкретного материального ущерба бывают неявные, при этом ощутимые утраты.

…Однако сейчас, через три года, вытаскивать такие факты наружу могла только начинающая журналистка. Ладно бы мы обсуждали метеоритную угрозу или матричное клонирование, благодаря которому Зере вернулась к здоровой жизни! Но просто так прохаживаться по моей личной жизни!..

— Но ты думал об этом?

— Не особо… — вздохнул я. — Первое время — пожалуй. Несколько месяцев…

— А что было потом?

— Потом стало абсолютно не до этого! — и я невольно рассмеялся, вспомнив, какими безумными были те времена: надо было выбрать камиллов для свежеотстроенных куполов, а поскольку для ИскИнов это был не ТФ, а скорее, помощь людям в терапии, то есть дело с одной стороны, добровольное, а с другой — ответственное, нельзя было просто назначить подходящих…

В итоге пришлось проверять каждого, а это несколько тысяч «личностей», у каждой был свой «характер» и уникальный опыт, не сводимый к старым стандартам. В итоге через несколько недель я разработал свои, новые, и дело пошло быстрее.

Разумеется, Хлоя лишь вежливо улыбнулась в ответ — так и не поняла, чего я веселюсь. Я же то и дело отвлекался на инспектора и его знакомца. Хорошо, что журналисточка сидела напротив, и мои взгляды, скользящие мимо её причёски, воспринимала как успех в искусстве привлечения внимания.

«Кто он?» — вот что волновало меня. Первый вопрос — кто он по профессии — я решил ещё до того, как они выбрали столик — дальний для едальни, но крайне удобный для наблюдателя типа меня: прямо у прозрачной стены, украшенной по верху синим орнаментом. Не обэшник — регламент не позволял им снимать фирменные комбо во время поездок на кораблях. И не Администратор — я не заметил отличительных знаков. Скорее всего — эксперт, не зря он так обрадовался через пару минут разговора. Типа, ты тоже.

У Хёугэна ведь не было других новостей: он сменил профессию, но застрял на дальней станции. Хотя мог уехать. Но это бы было как «признать поражение», точнее, правоту моих слов о том, что он так больше ни с кем и не сблизился. По сравнению с бесправным — на момент прибытия — андроидом его карьера выглядела удручающе.

«И раньше была не лучше. Поэтому он ни с кем не поделился. Потому что не с кем», — и осознав это, я уже иначе рассматривал беседующую парочку. Не было там шпионства! Коллега помоложе был один из тех добродушных парней, которым всегда есть о чём рассказать, а тут ещё волнения из-за переезда. Скорее всего, они познакомились на «Ноэле», и значит, раньше он смотрел в рот Хёугэну — да и сейчас в его манерах не ощущалось панибратства. Размахивая руками и показывая что-то, он был просто рад увидеть знакомое лицо.

— …Нравится любить кого-то?

— Что?! — переспросил я, отвлёкшись.

— Тебе нравится любить? — спросила журналистка с невинным видом.

Значит, так она собиралась очаровать меня…

— Простите, но это нескромный вопрос. Я не обсуждаю подобные темы, — вежливо ответил я.

— Конечно! — торопливо воскликнула она. — Никто не пытается заглянуть в твою личную жизнь! Но тебе самому нравится, когда тебе нужен другой человек?

«Нравится ли мне самому? Что ж, поговорим об этой «болезни»…»

— А что тут может не нравиться? — изобразил я удивление. — Приятно, когда это взаимно, но в целом это положительное состояние. Здоровое. Нормальное… в своём роде.

— Если его не запустить, — с видом эксперта заявила она. — Как-нибудь расскажу тебе пару историй. Не перед камерой, конечно!

Камер было много — каждая с отдельным камиллом. Благодаря раздвижным «ногам» и светлой раскраске они были похожи на аистов с большими головами, и половина из них снимала саму Хлою. Она успела переодеться, и жемчужный комбо с чёрными крапинками шёл ей ещё больше, чем серый с позолотой. Причёску она тоже сменила — на более «смелую», что ли. Я даже не знал, как это называлось, но выглядело это как два взрыва на голове, один над другим.

Знала бы она, что мысли мои были заняты Хакимом Хёугэном и его собеседником! А ещё — теми «лазутчиками», которые могли скрываться среди гостей и новых граждан станции. Они были. Но почему я думаю о них?

Не было ни малейшего резона беспокоиться о возможных «утечках». Если на то пошло, контроль над информацией — это забота Инфоцентра, а у него нет конкурентов в этом секторе вселенной, поскольку все логосы, которые могли быть переправлены на кораблях, уступали ему по мощности. Да и о чём волноваться? О конфликте ИскИнов на почве утаивания данных? Вот уж чего действительно не могло случиться!

Конфликтуют люди — пусть не так, как раньше, когда были войны, но ощутимо. И если «Тильде» захотят причинить вред, он будет заключаться в ограничении развития. Например, не позволят открыть новый институт на своей территории. Первый на очереди — социопсихологический, и Вильма Туччи в прошлую СубПортацию отправилась на большую землю решать этот вопрос. Правда, насчёт СПМ я был спокоен: их политические тонкости не волнуют, но есть и другие направления! Есть лаборатории на «Дхавале» и «Фрейре», значение которых огромно, нам не потянуть и десятой доли их экспериментов. Есть мощности «Хейердала», где обслуживали все большие корабли и откуда регулярно присылали апгрейды для СубПорта. Наша самостоятельность была очень условной! Независимые решения, которые принимались на станции, могли быть объявлены ошибочными — точно также как андроиды А-класса были объявлены людьми. Мы принимали свои решения — они свои.