Кружка на карте удостоен
Совсем еще в недавний срок,
Рукою русской был построен
Наш любопытный городок;
Теперь он город, он огромен,
Многоэтажно-много домен,
Он изменил начальный вид;
В нем не найти былого знаков
О дне, который говорит
Об изыскательских бараках,
Где первый Морзе застучал,
Где поселились инженеры,
Чертежники и офицеры
И где казачий взвод стоял.
Их не найти под мертвым слоем
Угасших невозвратных лет:
Дождями смыт и выжжен зноем
Былого нехранимый след,
И лишь как отзвук отдаленный
Он в нашу проникает глушь,
Похожий, может быть, на стоны
Печальных, неотпетых душ;
Услышав, мы к нему приникнем,
Ему внимая, мы поникнем;
Он требует — былого речь
Извлечь из праха и сберечь.
Нам горестно расстаться с милым,
И мы приходим к старожилам.
Чтоб слушать в чуткой тишине
Рассказы их о Харбине;
Пока еще их можно встретить.
Они на Чуринских скамьях
Сидят; нельзя их не заметить.
Былое светит в их глазах;
Они расскажут вам охотно,
Беззубый раскрывая рот,
О том, что призраком бесплотным
Еще живет, еще поет.
Но чтоб была спокойна совесть,
Спешите их услышать повесть:
Всё меньше их, всё чаще их,
Почтенных стариков седых,
За Чурина увозят дроги,
И на сырых столбцах газет
Читаем в скромном некрологе:
«Служил такой-то на дороге…
Еще построечника нет!»
Мне посчастливилось: печальный
Старик с поникшей головой
И с речью точно отзвук дальний,
Но смыслом ясный и живой,
Поведал мне о том, что ныне
Хочу стихами рассказать;
В них будет речь о некой Нине,
О горестной ее судьбе,
В них речь о многих, слитых с нею,
И я, читатель, как сумею,
Об этом расскажу тебе.
Назад! Пятидесятилетье,
Как занавес, ушло от глаз;
Еще места пустынны эти —
Работа только началась;
Но вот возводятся казармы;
Вокзал украсили жандармы;
Красивый храм сооружен;
Есть даже клуб с названьем сложным —
Собраньем железнодорожным
В те годы полно звался он;
Но в том движении особом,
Когда Великая война
Слова сливала в имена,
Он в сокращеньи стал Желсобом;
Чтоб местный стиль не изменять
И мы его так будем звать.
Вчерне окончена работа:
В лесах, но город возведен;
И, отерев лицо от пота,
Мужья выписывают жен,
Чтоб возродить в пустынном крае,
Уже в Маньчжурии, в Китае —
На радость сердцу своему —
Свою родную Чухлому.
Кривить душою бесполезно:
Стал жизнью глубоко уездной
Жить юный русский городок;
Но, право, вспомним не без вздоха,
Да разве нам жилося плохо
В уездных наших городах,
В тепло натопленных домах?
В них славно пилось, плотно елось,
Крепка была их благодать;
И на себя возьму я смелость
Их защитить и оправдать.
Браня их, мы позабываем
О том, что, сирые, теперь
Мы называем нашим раем,
К чему навек закрыта дверь:
О неком равенстве и братстве
В достатке, если не в богатстве,
О людях, честных и простых,
Как Пушкина чудесный стих;
И если ты, читатель, хочешь,
То и о чарах лунной ночи
В саду над мощною рекой;
О соловьиной сонной чаще,
Где ты пылал, юнец горящий,
Перед своею дорогой!
Тут все придирки будут вздором;
Да не звучат слова укором:
Харбинский быт — уездный быт;
Пусть сероват он, беззатейный, —
Стать некой редкостью музейной
Ему грядущее сулит…
Но этим мы потом займемся:
Грозовый рокот — отдален;
Мы к настоящему вернемся, —
Мужья выписывают жен
Из-под Москвы, из Украины,
Из Польши и с кавказских гор;
И болтовни их женской вздор —
Как задний фон для той картины,
Что я на полотне большом
Едва черчу карандашом.
Ни Даш, ни Маш, ни Секлетиний
В харбинской не найти пустыне,
А без прислуги как ни рвись,
Но барыням не обойтись;
И дамы нанимают боек;
И вот еще в пыли построек
Рождается под гам и стук
Маньчжуро-русский волапюк.
Английский boy и русский бойка —
Совсем не то, уверю вас,
У нас совсем, совсем не стойка
Надменность в отношеньи рас;
Нам всё равно, каков ты кожей,
Какие признаки на роже,
Коль ты попал под сень крыла
Самодержавного орла;
Мы говорим: не супостатом
Отныне будешь ты, а братом,
Для нас уже различья нет,
Татарин родом ты иль швед…
Я не историк, и в поэме
Я не историю пишу:
Я только бегло заношу
То, что предшествовало теме,
Которая уже давно
Стучится в льдистое окно
Моей берлоги на Раздельной,
Где вечером в тоске бездельной
Я нынче мерзнуть обречен;
Пока всё это — общий фон.
Но вот война шумит над нами,
Пришла пора тревожных дней,
И к ней за длинными рублями,
Как бы к золотоносной яме,
Известной щедростью своей,
Спешат в Харбин дельцы, деляги,
Купцы, кабатчики, бродяги, —
Один везет веселый дом,
Другой газету открывает;
Тот продает, тот покупает,
И свистопляс идет кругом.
Стал этот первым виноделом,
Другой иным занялся делом,
Сколачивают капитал;
А.где-то там, на близком юге,
Гремит война…
………………………………
……………………………….
Отряд отходит за отрядом.
В одном из них, от пыли сер,
Идет саперный офицер
Лет двадцати, немногим боле;
Его еще безусый рот
Гримаса искривила боли;
Он ранен в ногу, но идет,
Идет, пока не упадет.
………………………………
Как ураган, война промчалась;
Все эшелоны пронеслись;
Как будто прояснилась высь,
И много золота осталось
В карманах тех, кто на войне
Делишки делал в тишине.
