МУХА. Рассказ в стихах («В осень, стонавшую глухо…»)[271] В осень, стонавшую глухо, К себе призывая жалость, Ко мне прилетела муха И жить у меня осталась. Почистила нос, согрелась, Судьбы оценила милость, Вспорхнула, куда-то делась, А к вечеру вновь явилась. Садилась у лампы, мирно Дремала, брюшко чесала, И скоро ручной и смирной Домашнею муха стала. Ну что же, я думал, ладно, Животным моим домашним Живи, коль тебе отрадно, Питайся куском вчерашним. У этих есть мать-старуха, Жена ли, а то собака, Со мною же будет муха, Мне с ней веселей, однако. Но шляются всё же гости В бродяжью мою разруху И вздрагивают от злости, Ручную увидев муху. Ах, чешутся их ладони, Их тянет к уничтоженью, И самые растихони Не сдерживают движенья Убить — это так приятно, В том сладкая капля яда, Но руки кладу обратно, Но я говорю: не надо. «Но муха ж! — толпа сердилась.— Он мух приручает, накось! Ты что же, скажи на милость, Не знаешь, что мухи — пакость?» Грязнее они, чем обувь, В них хворей таятся силы: Разносят они микробов, В их теле кишат бациллы». Но, кротко смеясь глазами, Я так отрезвлял их разом: «Залетные гости, сами Да разве ж вы не зараза? Пусть, скажем, от вас не слабит, Не корчит от вас утробы, Но тупости, злобы, ябед Разносите вы микробов!» Вставали, рычали глухо — Связались, мол, с сумасшедшим, А я, защитивший муху, Вослед хохотал ушедшим. «Безумец!» — змеились слухи, К другому волок их каждый. Но муха? А черта ль в мухе? Она умерла однажды. БОЖЬЯ ЕЛКА («Говорила богомолка…»)[272] Говорила богомолка, Утешая мать мою: «В этот день бывает елка И у Господа в раю. Сам Он звезды зажигает На концах ее ветвей, Светел-месяц опускает Он низехонько над ней. Сам Он собственной рукою Весит сласти на виду, Да у елки той и хвоя Не горька, а на меду! Кличет деток Он любимых, — Хорошо ребятам с Ним!.. Ангелочков-херувимов, Словно птичек, дарит им. А за трапезою скатерть Ризой солнечной горит. Пресвятая Богоматерь Всех оделит, усладит! Что твой мальчик взят на небо — Ты не плачь и не горюй: Как святому, тот же жребий Для безгрешного в раю!» СУВОРОВСКОЕ ЗНАМЯ («Отступать! — и замолчали пушки…»)[273] Отступать! — и замолчали пушки, Барабанщик-пулемет умолк. За черту пылавшей деревушки Отошел Фанагорийский полк. В это утро перебило лучших Офицеров. Командир сражен. И совсем молоденький поручик Наш, четвертый, принял батальон. А при батальоне было знамя, И молил поручик в грозный час, Чтобы Небо сжалилось над нами, Чтобы Бог святыню нашу спас. Но уж слева дрогнули и справа — Враг наваливался, как медведь, И защите знамени — со славой Оставалось только умереть. И тогда — клянусь, немало взоров Тот навек запечатлело миг! — Сам генералиссимус Суворов У святого знамени возник. Был он худ, был с пудреной косицей, Со звездою был его мундир. Крикнул он: «За мной, фанагорийцы! С Богом, батальонный командир!» И обжег приказ его, как лава, Все сердца: святая тень зовет! Мчались слева, набегали справа, Чтоб, столкнувшись, ринуться вперед! Ярости удара штыкового Враг не снес; мы ураганно шли. Только командира молодого Мертвым мы в деревню принесли… И у гроба — это вспомнит каждый Летописец жизни фронтовой — Сам Суворов плакал: ночью дважды Часовые видели его. ИНАЯ ЛЮБОВЬ («Хорошо ли мы живем иль худо…»)[274] Хорошо ли мы живем иль худо, Но в пределах узкостей земных, — В наши дни не залетает чудо На поющих крыльях золотых. Дважды два всегда для нас четыре, Измерений неуклонно — три, И наш мирик в безграничном мире Звездочкой тускнеющей горит. Чем и как судьбу свою ни мерьте, К одному придете вновь и вновь: В два кнута от дня рожденья к смерти Нас торопят голод и любовь. Но весною, души сблизив с небом, На минуту задержав свой бег, Вспомним мы, что не единым хлебом Жил гонимый к смерти человек, И что есть Любовь совсем иная — Шире наших маленьких орбит, — Что Она приходит, обнимая Всё, что в муке немощей скорбит. Раз в году огромные просторы Открывает для сердец Она, — Словно кто-то поднимает шторы И распахивает ширь окна. А за ним — овеянная маем Даль полей, и ручеек, и лес, И тогда мы только вспоминаем, Что Христос — Воскрес. вернуться Муха («В осень, стонавшую глухо…»). Автограф (собрание Л. Хаиндровой). вернуться Божья елка («Говорила богомолка…»). Р. 1941, № 2. вернуться Суворовское знамя («Отступать! — и замолчали пушки…»). Р. 1941, № 13. вернуться Иная любовь («Хорошо ли мы живем иль худо…»). Р. 1941, № 17. |
