«Бывают золотые вечера…»[225] Бывают золотые вечера, Бывают медленные мгновенья, Когда печаль, уснувшая вчера, Опять, опять на сердце вяжет звенья И говорит в спокойном увереньи: «Пора, мой друг, уже давно пора!» И голос тот — как добрая пчела, Поющая о меде и цветеньи: Она летит у самого чела, Не отстает, полет свивая в звенья, В те страшно-медленные мгновенья, В те дымно-золотые вечера. «С головой под одеяло…»[226] С головой под одеяло, Как под ветку птаха, Прячется ребенок малый От ночного страха. Но куда, куда нам скрыться, Если всем мы чужды? Как цыплята под корытце, Под крылечко уж бы! Распластавшийся, — кругами В небе Рок, наш коршун. Небо синее над нами — Сводов ночи горше! Пушкин сетовал о няне, Если выла вьюга: Нету нянюшек в изгнаньи — Ни любви, ни друга! «Пустой начинаю строчкой…»[227] Пустой начинаю строчкой, Чтоб первую сбить строфу. На карту Китая точкой Упал городок Чифу. Там небо очень зеленым Становится от зари И светят в глаза драконам Зеленые фонари. И рикша — ночная птица, Храпя, как больной рысак По улицам этим мчится В ночной безысходный мрак. Коль вещи не судишь строго, Попробуй в коляску сесть: Здесь девушек русских много В китайских притонах есть. У этой, что спиртом дышит, На стенке прибит погон. Ведь девушка знала Ижевск, Ребенком взойдя в вагон. Но в Омске поручик русский, Бродяга, бандит лихой Все кнопки на черной блузке Хмельной оборвал рукой. Поручик ушел с отрядом. Конь рухнул под пулей в грязь. На стенке с погоном рядом — И друг, и великий князь. Японец ли гнилозубый И хилый, как воробей; Моряк ли ленивый, грубый, И знающий только «Пей!» Иль рыхлый, как хлеб, китаец, Чьи губы, как терки, трут, — Ведь каждый перелистает Ее, как книжку, к утру. И вот, провожая гостя, Который спешит удрать, Бледнеющая от злости, Откинется на кровать. — Уйти бы в могилу, наземь! О, этот рассвет в окне! И встретилась взглядом с князем, Пришпиленным на стене. Высокий, худой, как мощи, В военный одет сюртук, Он в свете рассвета тощем Шевелится, как паук. И руку с эфеса шашки, Уже становясь велик, К измятой ее рубашке Протягивает старик. И плюнет она, не глядя, И крикнет, из рук клонясь: «Прими же плевок от бляди, Последний великий князь!» Он глазом глядит орлиным, Глазища придвинув вплоть. А женщина с кокаином К ноздрям поднесла щепоть. А небо очень зеленым Становится от зари. И светят в глаза драконам Бумажные фонари. И первые искры зноя — Рассвета алая нить — Ужасны, как всё земное, Когда невозможно жить. ЮЛИ-ЮЛИ («Мне душно от зоркой боли…»)[228] Мне душно от зоркой боли, От злости и коньяку… Ну, ходя, поедем, что ли, К серебряному маяку! Ты бронзовый с синевою, Ты с резкою тенью слит, И молодо кормовое Весло у тебя юлит. А мне направляет глухо Скрипицу мою беда, И сердце натянет туго Ритмические провода. Но не о ком петь мне нежно, — Ни девушки, ни друзей, — Вот разве о пене снежной, О снежной ее стезе, О море, таком прозрачном, О ветре, который стих, О стороже о маячном, О пьяных ночах моих, О маленьком сне, что тает, Цепляясь крылом в пыли… Ну, бронзовый мой китаец, Юли же, юли-юли!.. «Пусть одиночество мое сегодня…»[229] Пусть одиночество мое сегодня — Как масляный фонарик у шахтера В руке, натруженной от угля и кирки, Который он над головою поднял, Чтоб осветить сырого коридора Уступы, скважины и бугорки. Свети же, одиночество, свети же! В моем пути подземном мне не нужен Ни друг, ни женщина! Один досель И впредь один, путем, который выжжен Раскатами обвалов за спиною, Отчаяньем погибших предо мною, — Скребусь туда, где пребывает Цель! вернуться «Бывают золотые вечера…». Р. 1935, № 45. вернуться «С головой под одеяло…». Р. 1935, № 48. вернуться «Пустой начинаю строчкой…». «Строфы века» (сост. Е. Евтушенко. Москва-Минск, 1995) по автографу (РГАЛИ). Первая достоверная публикация — «Антология поэзии Дальнего Востока» (Хабаровск, 1967; без четвертой строфы). Прижизненная публикация неизвестна. В автографе под стихотворением дата «1935», вызывающая сомнения (известны другие варианты датировки). Чифу (совр. Яньтай) — город в Китае, в провинции Шэньдун, порт на Желтом море. «Последний великий князь…» — по всей видимости, весьма популярный в эмиграции (не в последнюю очередь — благодаря множеству портретов) Николай Николаевич Романов «Длинный» (1856 — 23.12.1928 или 1929), Великий князь, дядя императора Николая II, главнокомандующий русской армией в Первой мировой войне, значительной частью эмиграции признававшийся главой императорского дома (в противоположность сторонникам вел. кн. Кирилла Владимировича, лишенного Николаем II права на передачу своего титула потомкам); именовался не иначе как «великим национальным вождем» России. вернуться Юли-юли («Мне душно от зоркой боли…»). Р. 1936, № 7. Юли-юли — «Так в этом городе (во Владивостоке — Е. В.) называются и самое суденышко, и его капитан-китаец (он же и вся команда), орудующий — юлящий — кормовым веслом» («Наш тигр»). вернуться «Пусть одиночество мое сегодня…». Р. 1936, № 8. |
