МОНГОЛ[55] Желтым ногтем согнутого пальца Давит вшей. — Вошь не волк. От них моя не свалится…» И скребет бычачий выгиб шеи. На сосках — клочьё блестящей шерсти, Клетка ребер ширится, дыша, Из косых растянутых отверстий Черных глаз — глядит душа. Маленькая, юркая, с упругой Скользко-хлопотливой хитрецой. Он ручной, но все-таки зверюга, А лицо!.. Трехтысячелетние уроки В смехозыби крошечных морщин: Неприлична (слово знает сроки) Откровенность гордости мужчин. Но он что-то понимает всё же И, сгибаясь, бронзово-нагой, Говорит интимнее и строже: «Капитана, русские шанго». РАНЕНЫЙ Шел, пробираясь чащей, Хрустя и ломая — лез, А ветер, дракон рычащий, Взлетел опрокинуть лес. Упал, захлебнувшись потом, Не в силах тоски сломать. На миг, шелестя капотом, Прошла перед павшим мать. А лес зашумел не глуше, Был прежним осенний лес. И заяц, наставив уши, На кочку картинкой влез. ИЗГНАНИЕ[56] Дымно розовеющее море Ласковой сквозит голубизной… Думаю о русском — о поморе, О Москве узорчато-резной. Что мне эта ласковость морская И с горы упавшая тропа, Если всё ж душа моя — тверская, Как у предка, сельского попа. Ходить, смотришь сумрачно и люто, Всё на шее обруч хомута! — То ли дело нашего Безпута Синяя студень и омута. ОБРАЗ Мне кажется, вы вышли из рассказа, И беллетрист, талантливый апаш, Нарисовал два сумрачные глаза, В лиловый дым окутал образ ваш. Глаза влекут. Но в паутинной дыми Вы прячетесь, аукая, скользя, И кажетесь всех женщин нелюдимей, И, может быть, к вам подойти нельзя. Но, вкрадчивый, я — бережен и нежен — Тружусь вблизи, стирая будний грим… Скажите, невидимка, не во сне же Вот здесь, сейчас, мы с вами говорим? МОРЕЛЮБЫ Всадник устало к гриве ник, Птицы летели за море. Рифма звенит, как гривенник, Прыгающий на мраморе. Всадник от счастья не далеч (Строку как глину тискаю). Тень не успеет следом лечь — Он поцелует близкую. Мы же, слепцы и Лазари Тысячелетних плаваний, Ищем путей из глаз зари И — моряки без гаваней. ОБОРОТЕНЬ[57]
Oн был когда-нибудь бизоном И в джунглях, в вервиях лиан Дышал стремительным озоном, Луной кровавой осиян. И фыркал злобными ноздрями, И вяз копытом в теплый ил. Сражался грозно с дикарями, Ревел и в чащу уходил. Для них, не знавших о железе, Угрозой был его приход, И в тростниковой мгле Замбези Они кончали час охот. Его рога и космы гривы Венчал, вплетясь, чертополох. У обезьян толпы игривой Oн вызывал переполох. …Прошли века, и человеком Он носит бычие рога, И глаз его, подбросив веко, Гипнотизирует врага. И как тогда — дорога черства, Но он принес из хладных недр Свое звериное упорство, Своих рогов железокедр. И наклоняя шею бычью — Неуязвляемый базальт! — Он поднимает вилой клычьей Препон проржавленную сталь! САМЦЫ Их душит зной и запах тьмы, Им снится ласковое тело, Оно цветет на ткани белой За каменной стеной тюрьмы. Рычат, кусая тюфяки, Самцы, заросшие щетиной, Их лиц исщербленная глина Измята пальцами тоски. Но по утрам движенья их Тверды, стремительны и четки, И манят старые решетки Огнем квадратов голубых. Весна безумие зажгла В ленивом теле, в жире желтом, И по ночам над ржавым болтом Скрипит напильник и пила. И со второго этажа Прыжок рассчитанный не страшен. Пускай теперь с площадок башен, Крича, стреляют сторожа! ГНИЛОЙ СТАРИЧОК Идут, расплывчато дымяся, Года, как облака, Уже жую беззубо мясо И нужно молока. Так! Всё еще слюнявым коксом Топлю желудка печь, Но скоро смерть костлявым боксом Ударит между плеч. Но все-таки слепящим оком Гляжу насупротив: За занавесочкой, в широком Окне — любви мотив. И если всё ж хохочет дурень, Внизу ловя глаза, Но я и старенький — недурен, Хоть сух, как стрекоза. Мое дрожащее колено Уже уперлось в ночь, И всем, в ком есть личинка тлена, Сумею я помочь. вернуться Монгол. «Капитана» (или «капитан») на разговорном русско-китайском диалекте Дальнего Востока — любой белый человек. «Шанго» — слово из того же диалекта, означающее «хорошо»; как отмечает Несмелов в воспоминаниях «Наш тигр» (т. 2 наст. изд.), этого слова нет ни в китайском, ни в русском языке. вернуться Изгнание. «…Как у предка, сельского попа» — фамилия «Митропольский» — священническая. «То ли дело нашего Безпута…» — Безпут (совр. Беспута) — название четырех притоков Оки, сливающихся в один близ Каширы. вернуться Оборотень. Впервые — во владивостокском журнале «Юнь» (1921, № 1). Посвящено В.В. Маяковскому (1893–1930). Давая аннотацию к журналу «Юнь», владивостокская газета «Голос Родины» (1921, 6 апреля) писала: «В стихотворном отделе очень удачно стихотворение «Оборотень» Арсения Несмелова, характеризующее «гений» Маяковского. Этот «гений» очень метко изображен в образе бизона…» С Маяковским Несмелов был в знаком Москве, о чем в часто вспоминал, всегда подчеркивая, что «Маяковский меня не любил». |
