КАК НА РОССИЮ НЕПОХОЖЕ («Объятый дымкою лиловой…»)[267] Объятый дымкою лиловой Гор убегает караван. Над ним — серебряноголовый, Прекрасный витязь Фудзи-сан. И дышит всё вокруг покоем, Прозрачен воздух, как слюда! А рядом с грохотом и воем Летят, мелькают поезда. И в небесах гудит пропеллер, Но нежно женщины страны Поют теперь, как прежде пели, Святые песни старины. И опускают томно вежды, И улыбаются легко, И красочные их одежды Благоухают далеко. На мотыльков они похожи, На экзотичные цветы, И возле них так странно ожил Певучий, сладкий мир мечты! И как хорош поклон их чинный, Привет улыбок золотых, Когда спокойные мужчины Проходят гордо мимо них. Спокойствие и сила веет Из глаз мужских, упорных глаз… Значенья полный, тяжелеет Насыщенный вечерний час. И месяц встал над тучей хмурой, Примчавшейся издалека, И точно в лепестках сакуры — Вся в блесках близкая река. И парк ночною жизнью ожил, Полночный час легко вошел… Как на Россию непохоже, Но как чудесно хорошо! МУЖЕСТВА ТРЕБУЕТ ГОД… («Муза моя, возврати мне сегодня свободу…»)[268] (Из Овидия) Муза моя, возврати мне сегодня свободу — Зоркость верни мне мою, творческих сил благодать, Чтобы, как истый квирит, мог бы я к Новому году Стройностью песни моей чистую жертву воздать! Бодрости требуют все. Мало товара такого На самодельных ларях бедных слагателей строк, И недостойно звучит их легковесное слово — Не переступит оно за сокровенный порог! Бодрость завязанных глаз? Бодрость таскаемых за нос? Бодрость безмозглых телят в их задираньи хвостов? Ты, наступающий Год, ты, о божественный Янус, Нет, ты не примешь таких, чернью хвалимых, стихов! Мужества требует год: не настоящее слово — Бодрость, его столько мусолило губ! Еле живое оно, еле живое, готово В труп превратиться совсем, если уж ныне не труп. Мужества требует год, в яростных битвах зачатый, Сжатых до боли зубов, глаз, устремленных вперед. С самых зловещих пещер сорваны дерзко печати, Буря ж еще впереди в землетрясеньях грядет! Как уцелеем, друзья, в битве мы этой железной, Если наш остров, примчав, буря с устоев сорвет? Плакать позорно. Советы давать бесполезно. Пусть даже гибель — мужества требует год! МИШКА-ВОРИШКА («В лесу гуляет Миша…»)[269]
В лесу гуляет Миша, Коричневый медведь, — Играя, дуб колышет, А то начнет реветь. Глаза сверкают дико, Гудит лесная ширь… Таежный он владыка, Таежный богатырь! Но раз в зеленом гуле, Когда к берлоге брел, Нашел Топтыгин улей Золотокрылых пчел. Разбойничьи замашки Годятся ли теперь? Ведь пчелы — что букашки, А он огромный зверь! Ему ль пчелы бояться?.. К дуплу медведь идет: Придется постараться Достать душистый мед! Но пчелы хоть и малы, Но в улье их — полки: Подняли разом жала И бросились в штыки! Одну задавишь лапой — Другая на носу. От Мишиного храпа Кусты дрожат в лесу. «Сдаюсь! — кричит Мишутка. — Не буду меду брать!..» Ведь улей-то не шутка, — Придется удирать! Рассказ на этом месте Я кончить предпочел: Малы, слабы, да вместе — Вот в этом сила пчел! ТАЙФУН («Я живу под самой крышей…»)[270] Я живу под самой крышей, Там, где вихри гнезда вьют, Я живу высоко — выше Только голуби живут. И окно мое на запад, Чтобы в час, который ал, Луч прощальный, луч внезапный В нем ответно закипал, Чтоб оно, уже живое, Поднимало свой прицел — Башенкой сторожевою В осажденной крепостце. Лишь поэты с музой вместе Поднимаются туда. Для других, скажу по чести, Слишком лестница крута. Винт железный слишком узок, Слишком звонка тишина. Здесь кряхтеньем ваших музык Музыка не пленена. Не гитара, не виктрола, А Тайфун, косматый тур, С ораторией тяжелых Кровельных клавиатур. Он летит, шафранокрылый, Шею вытянув во тьму. Я, как атом той же силы, Резонирую ему: — Крашеной жести дрязги, Пыли свистящей вьюн… Это — не слышишь разве? — Пробует клюв Тайфун. Это в пустыне Гоби Он сорвался с цепей. Это он спрыгнул в злобе, Всяческих злоб слепей. Ветви деревьев — в жесте Прыгающих с перил. Визг озверевшей жести, Шелест шафранных крыл. Бомбардировка крыши, Стриженых скверов бунт. Посланный миру свыше, Ястребом пал Тайфун. Прячутся в норы мыши, Молния мглу зажгла. Над барабаном крыши, Над пустотой жерла — Выше, выше, выше, Став на упор крыла. вернуться Как на Россию непохоже («Объятый дымкою лиловой…»). ЛA. 1940, № 7. Характерно место публикации этого стихотворения — прояпонский ежемесячник «Луч Азии», для которого оно было написано, без сомнения, специально. вернуться Мужества требует год… («Муза моя, возврати…»). Р. 1941, № 1. Подзаголовок «Из Овидия» — по-видимому, мистификация. вернуться Мишка-воришка («В лесу гуляет Миша…»). Автограф (приложено к письму Несмелова Л. Хаиндровой от 22 февраля 1940 года). Прижизненная публикация неизвестна. Татьяна Сереброва — дочь поэтессы Лидии Хаиндровой (1910–1986). Переписка Несмелова с Хаиндровой, Начавшись в середине тридцатых годов, оборвалась в марте 1943 года. вернуться Тайфун («Я живу под самой крышей…»). Автограф (собрание Л. Хаиндровой). Виктрола — почти то же, что патефон (однако выпуска фирмы «Виктор», более известной в Харбине, чем продукция фирмы «Братья Пате», от фамилии которых и происходит слово «патефон»). |
