Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

НЕРОНОВ СЕСТЕРЦИЙ[339]

I
В монетном хламе — в зелени медяшек —
Отысканный приятелем моим,
Он слеп и тускл, но чувствуете тяжесть:
На Вашей замшевой ладони, — Рим!
О древность! Шепотом мы говорим,
Как будто ждем, о чем он нам расскажет;
Но он молчит, он умер. Он прикажет
В былую жизнь последовать за ним.
Годов опавших шелестящий ворох…
Перешагнем! — Июльский вечер.
Форум. Ленивый плеск стихающей молвы.
В одной из лектик, в пышном паланкине,
Покачиваюсь я — поэт, как ныне, —
И кесаря возлюбленная — Вы.
Глаза у Вас такой же синевы,
Как и теперь, но туалет Ваш — стола;
В улыбке, в повороте головы
Высокомерность мрамора: с престола
Взирают так… Наш экипаж тяжелый
Несут рабы — двенадцать крепких вый…
Поклонников Ослиной Головы
И между ними сыщет кнут свинцовый.
Но Вы не истязательница, нет,
Тем более что иудейский бред
Успел и Вас кольнуть своим стилетом;
Вам непонятна кесаря боязнь,
Но пусть умрут, коль заслужили казнь,
Не женщине же разобраться в этом!
Вы — звездочка… Над римским полусветом
Немало вспыхивает светлячков.
Ваш век — не годы и не год, а лето;
Предначертанье — пурпурный альков
Державного. Но требует стихов
Вечерний пир, и Вы дружны с поэтом,
И пусть, таясь, я грезил не об этом
Союз наш в прошлом именно таков.
Но о себе — как спутник посторонний.
О Вас пою. — Мечтая о Нероне,
Актея стонет: «Взор прозрачней льда…
Золотокудр, что август в розах сада!»
«Ах, просто рыжий!» — думаю с досадой
И говорю почтительно: «О да!»
Вы названы, и я не без труда
Произношу сияющее имя…
Не потому ли, что с пятью другими
Пять букв его сплелися навсегда?
И все-таки припомните, куда
Нас переулками несли кривыми?
Я вижу Тибр. Как бы в тончайшем дыме
Лежит отяжелевшая вода.
В амфитеатр! Сегодня смертью ярой
Сомнительных виновников пожара
Карает кесарь. До такой гульбы
Я не охотник, да и Вы, пожалуй,
Но этикет обламывает жало
У жалости: не можете не быть!
II
В котле амфитеатра душно. Лбы
В испарине, лоснящейся багряно.
Обрызгивают подиум рабы
Водой, благоухающей шафраном.
Туники просмоленные; столбы
Вспылавшие!.. Все муки христианам:
Звериный клык, подземный Туллианум,
Красивым девушкам — Фарнезский бык!
С его рогов невинные Дирцеи,
В немой беспомощности цепенея,
Крестообразно на песок падут.
И, озаренный прыгающим светом,
Ценитель кесарь, будучи эстетом,
Подносит к глазу круглый изумруд.
Но на рогах они не все умрут —
Иные развлеченья не забыты…
Уже готовят новую игру,
И пять столбов в песок арены врыты.
Сгибая рост, в подземную нору
Спустился кесарь с избранными — львы там,
И львом, переодетый фаворитом,
Он выбежит на освещенный круг.
Прикованы — глазам своим не верим! —
Пять девушек пред распаленным Зверем;
Их девством насыщается Нерон…
И, как бы поражаем Дорифором,
Вольноотпущенником-актером,
Арену с визгом покидает он.
Овациями Август награжден
(Взглянуть на Вас ужели я не вправе,
Ужели он любим и в этой славе?), —
Вновь в подиум проследовал Нерон.
Он благосклонен, очень утомлен;
Жеманничает и лукавит,
И перед ним душистый мульсум ставит
Прелестный, нарумяненный Фаон.
Легчайший шелк у кесаря на шее,
Дар нежности заботливой Актеи, —
О госпожа, в любви и Вы раба!..
Задрапирован в пурпурную тогу,
Почиет кесарь, уподоблен богу,
И отвисает нижняя губа.
И вновь рычит сигнальная труба —
Охрипла медь недаром в ночь такую!..
Привязывают Перепетую
К рогам быка два бронзовых раба.
Свирепый зверь, арену атакуя,
Стряхнул святую с черного горба,
Она встает, и волосы, как струи,
На грудь и плечи хлынули со лба.
И, ожидая поворота зверя,
Сплетенных рук легчайший обруч взвеяв,
Вновь собирает волосы… Народ
Вскочил, ревет: «Бесстрашию — пощада!»
Но жизни ей от кесаря не надо,
Она навстречу вечности идет.
Еще одна — теперь ее черед —
Вступает на обшарканные плиты…
В глазах испуг, смущение, а рот
Полуоткрыт улыбкой позабытой…
И незнакомца-юношу вперед
Бросает жалость. «Дева!» — Взоры слиты.
И через плечи воинов сердитых
Она ему платок свой подает.
И, обручен сияющей невесте,
Преображенный восклицает: «Вместе!»
Душа освобожденная легка…
Открылась озаренная арена,
И, за руку ведя, Потамиена
В бессмертие уводит жениха!
Струится Тибр. Над Тибром ночь тиха,
Она темна, облипшая, как тина.
Амфитеатр… Чу, пенье петуха
С плебейских закоулков Авентина.
Вас похищает свита властелина,
Но Вами пахнут в лектике меха;
В ее раскачке выверенно-длинной
Размер александрийского стиха.
А мертвецов, что взрытый круг устлали,
Теперь крюками волокут в споларий,
Спеша работу кончить до утра,
И нетопырь с царапающим писком
Взвивается над черным обелиском,
Тем самым, что на площади Петра.
III
Предутро. Петушиная пора.
Как черный камень, ночь отодвигалась.
Пронзительнейший аквитанский gallus[340]
Вскричал у боевого топора.
Увенчанному смерть — какая жалость!
От слез подушка кесаря мокра.
Такая бесподобная игра
Ужели недоиграной осталась?
И он встает. Солдатский сагум выбран.
Закрыть лицо, бежать на берег Тибра,
Но грязен Тибр… Ваш бог, Ваш Аполлон
Забыл о Вас, предался жалким стонам,
И, грубо увлекаемый Фаоном,
Бежит из дома золотых колонн.
Повисшим седоком отягощен,
Без путеводных факелов, в темноты
Плетется мул… Но далеко еще
Спасение — Коллинские ворота.
Закутал кесарь голову плащом.
Стена казарм, преторианцев роты…
Из караульни выбегает кто-то
С копьем и лучезарный фонарем.
Скорей, скорее!.. Но, испуган трупом,
Мул пятится и оседает крупом,
И узнан кесарь… Падает, бежит,
Срывается к кустарникам колючим,
Но молния запрыгала по тучам
И указует бегства рубежи!
И даже небо жалко дребезжит,
Подобно кровле нищего жилища…
Актея бедная, у сей межи
Остановись!.. Уже не воин рыщет
В кустарнике — над кесарем дрожит
Рой мертвецов, оставивших кладбища.
Они ползут, взвиваются… Их тыщи,
Зловещих, мстящих, требующих: жизнь!
Но ты не слышишь, ты не хочешь слушать;
Рыдания, ночного ветра глуше,
Терзают сердце, надрывают грудь.
И светлым дымом над мятежным Римом
За императором, тобой любимым, —
Твоя Голгофа — безнадежный путь!
На суд веков ты хочешь посягнуть,
Вот только бы обрел любимый силу
Сказать: люблю! К избраннице прильнуть
И умереть. И через ту могилу —
Двойную! — сердцу не перешагнуть.
Но где ж ему! Во всем подобен илу,
Прогнивший весь, он умирает гнило:
Сердца не жечь болотному огню!
И, тягостная, непереносима
Минута эта. Мрачный спутник мимо
Несчастного лица его глядит.
«Освободи!» — вопит его томленье,
И два кинжала, смерть — освобожденье,
Нерону подает Епафродит.
Но даже гибель не освободит
От наказания, от воздаянья:
Бессмертие протягивает длани
Над тем холмом, в котором он зарыт!
Тот холм прочней и выше пирамид —
Гора проклятий до небес достанет,
Но из окаменелостей гремит
Живой ручей Актеиных рыданий:
Подобная кротчайшей голубице, —
Женоубийце, матереубийце
Готовит гроб, от горечи темна;
Над бессердечной вечностью взлетая,
Прелестная язычница-святая,
Не истинной ли святости она?
И отблеском двойным озарена
Тень кесаря. Подумайте, как странно:
Глупец, фигляр, Антихрист, Сатана,
Зловещий Зверь видений Иоанна, —
Любим был нежно, верно, неустанно,
И жалости любовь не лишена:
Так гной болот жалеет вышина,
И лишь такой любви поем: Осанна!
Года, года, как пыль дождя, года…
Взревет труба последнего суда,
Раскроется презренная могила,
И разве мыслимо ответить: нет!
На женских глаз наикротчайший свет,
На шелест сердца: «Я его любила!»
IV
Здесь ставлю точку. Спущено ветрило,
Цепями загремели якоря:
Пророчит осторожная Сивилла
В дальнейшем глубочайшие моря,
А. плаванье и так уж утомило —
Истрачен полно творческий заряд…
Вы, улыбаясь, говорите: «Мило!» —
Как о наряде новом говорят.
Еще смущает Вас Перепетуя:
«Иначе бы я назвала святую,
Иным смешное имя заменя…
И почему, с язвительностью некой,
Себя каким-то выведя… Сенекой,
Актеей вы являете меня?»
Бросает пахарь в землю семена,
И своенравно прорастает семя…
История ожившего зерна
Живой любви отражена в поэме.
Неузнанная, робкая, она,
Таясь с предосторожностями всеми,
Как зернышко была погребена, —
Зерно взошло в чужой, далекой теме.
И всё — как в сложной путанице сна:
Реальность в символы отнесена, —
Ведь Вы актеру подарили сердце,
И вот — Нерон. Вы говорите: месть!
За что ж тогда благоговенье счесть?
Пусть лучше так: всему виной сестерций.
Харбин, 1934
вернуться

339

Неронов сестерций. Альманах «Врата», выпуск 2 (Шанхай, 1935). Поэма написана в очень редкой форме, приближающейся к венку сонетов: она состоит из восемнадцати сонетов, последняя строка каждого рифмуется с первой строкой последующего. Однако эти строки не образуют отдельного «магистрала», первая строка поэмы не становится ее же последней; кроме того, для поэмы характерны неточные, привычные для Несмелова рифмы (в сонетах, особенно же в венке сонетов — нежелательные). Большая часть поэмы восходит к жизнеописанию Нерона в «Жизни двенадцати цезарей» Светония, хотя есть явные пересечения с Тацитом и другими историками, а также с позднейшими произведениями искусства на те же темы. Лектика — носилки у римлян. «Поклонников Ослиной Головы…» — т. е. иудеев; римляне «рассказывали, что в Дебире находится золотое изображение ослиной головы» о. А. Мень. «Сын Человеческий». Пролог. Дебир — «Святая Святых» в Иерусалимском храме. — Е.В.). «…иудейский бред» — здесь: христианство. «…Мечтая о Нероне, / Актея стонет» — Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь (37–68) — римский император. Актея (Акта) — вольноотпущенница, фаворитка Нерона; задумав вступить с ней в брак, Нерон заставил нескольких сенаторов ложно поклясться, что она происходит из пергамского царского рода Атталидов. «Туники просмоленные: столбы / Вспылавшие!.. Все муки христианам…» — в тексте Несмелова просматриваются образы знаменитой картины Генрика Ипполитовича Семирадского (1843–1902) «Светочи христианства. Живые факелы Нерона», за которую художник получил первую золотую медаль на Всемирной выставке 1878 года в Париже. Туллианум — подвал пыток в Мамертинской тюрьме на восточном склоне Капитолийского холма. Фарнезский бык — см. прим. к ст. «Христианка» (сб. «Белая флотилия»), «…невинные Дирцеи» — Дирцея (Дирка) — в греческой мифологии жена Лика, жестоко обращавшаяся с Антиопой и наказанная за это Амфионом и Зетом, которые привязали Дирцею к рогам быка, растерзавшего ее насмерть (именно этот сюжет изображен в упомянутой выше скульптурной композиции «Фарнезский бык»). «…Ценитель кесарь, будучи эстетом, / Подносит к глазу круглый изумруд…» — согласно Светонию, Нерон использовал шлифованный изумруд, чтобы лучше видеть происходящее на арене. Дорифор — вольноотпущенник Нерона, отравленный им в 62 г. по Р.Х. «Пять девушек пред распаленным Зверем…» — «В довершение он (Нерон у Е.В.) придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж, как за него — споря, крича и вопя, как насилуемая девушка» (Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон, 29. — Перевод M.Л. Гаспарова). Подиум — здесь: балкон, возвышение над ареной, ложа императора. Мульсум — римское медовое вино. Фаон — любимец Нерона, вольноотпущенник, на чьей вилле Нерон спасался в последние часы жизни. «…Привязывают Перепетую / К рогам быка два бронзовых раба…» — Св. Перепетуя (традиционное русское чтение, правильнее — Перпетуя) — христианская мученица, по некоторым данным — римская матрона, обращенная в христианство Св. Павлом или Св. Петром (по одной из легенд — жена последнего), в свою очередь обратившая в христианство своего сына, Св. мученика Назария; мощи ее находятся в Милане (по другой версии — в Кремоне). Однако мученичество Св. Перепетуи относится, видимо, к несколько более позднему времени, нежели годы правления Нерона. Потамиена — во времена императора Септимия Севера (196–211) в Александрии брошена была в кипящую смолу девица Потамиена, поразившая своею красотою служителей казни и своим мужеством обратившая ко Христу одного из них, Василида, также принявшего мученический венец; здесь, очевидно, анахронизм Несмелова, хотя возможно, что он опирался здесь и на какой-то неизвестный нам источник. Авентин — см. пр. к ст. «Ушли квириты, надышавшись вздором…» (сб. «Белая флотилия»). Споларий (правильнее сполиарий) — часть римского амфитеатра, где добивали тяжело раненных и раздевали убитых гладиаторов, «….над черным обелиском, / Тем самым, что на площади Петра…» — в центре площади Св. Петра в Риме ныне стоит египетский обелиск (I в. до Р.Х.), привезенный как трофей в 37 г. от Р.Х. в период походов Калигулы, «…аквитанский gallus»! — Гай Юлий Виндекс — пропретор Галлии при Нероне, вождь восстания 68 г., был разбит и покончил самоубийством. Сагум — см. прим. к ст. «Сотник Юлий» (сб. «Белая флотилия»). «…Такая бесподобная игра» — «…и всё время повторял: «Какой великий артист умирает!» (Светоний, ук. соч., «Нерон», 49, 1). «И, грубо увлекаемый Фаоном…» — «Вольноотпущенник Фаон предложил ему свою усадьбу между Соляной и Нолментанской дорогами, на четвертой миле от Рима» (Светоний, ук. соч., «Нерон», 48) «Бежит из дома золотых колонн…» — «Золотой дом», любимый дворец Нерона, так и не достроенный им; в него Нерон помещал известные шедевры, такие как группа «Лаокоон»; до наших дней сохранились лишь полы нескольких комнат Золотого дома и несколько фресок. «Нерон построил себе дворец, вызвавший всеобщее изумление обилием пошедших на его отделку драгоценных камней и золота» (Тацит, «Анналы», кн. 15, 42. — Перевод А.С. Бобович под ред. Я.М. Боровского). Коллинские ворота — ворота Рима у Квиринальского холма; за ними начиналась Соляная дорога на северо-восток, к берегу Адриатического моря, «…испуган трупом, / Мул пятится и оседает крупом» — «Конь шарахнулся от запаха трупа на дороге, лицо Нерона раскрылось, какой-то отставной преторианец узнал его и отдал ему честь» (Светоний, ук. соч., «Нерон», 48, 2). «…И два кинжала <…> / Нерону подает Епафродит…» — Эпафродит — вольноотпущенник и секретарь Нерона. «В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собою <…>, и с помощью своего советника по прошениям, Эпафродита, вонзил себе в горло меч» (Светоний, ук. соч., 49) «… Себя каким-то выведя… Сенекой» — Сенека (Младший), Луций Анней (4 до Р.Х. — 65 после Р.Х.) — философ-стоик, драматург, воспитатель и советник Нерона; погиб после заговора Пизона.

вернуться

340

Галл Vindex, поднявший восстание против кесаря (Прим. автора.).

91
{"b":"202027","o":1}