НОВОГОДНИЕ ВИРШИ («Говорит редактор важно…»)[244] Говорит редактор важно: «Новогодний бы стишок!» За перо берусь отважно: Раз в году — велик грешок! Новогодние бокалы, Гром музыки, серпантин, Блеск какой-то дивной залы… Много ль зал таких, Харбин? Ничего!.. Валяю дальше… Подает тебе коктейль Дочка бывшей генеральши… Рифмы: трель, капель, форель… Трель так трель. Узывны скрипки. Декольте и веера. Тосты. Томные улыбки. Чье-то пьяное «ура»… С новым счастьем! С Годом Новым! Пожеланий не жалей. Но, как год назад, с Серовым Гнется та же Манжелей. Да, всё то же, то же, то же, Как и десять лет назад. Те же слуги, те же рожи, То же пиво и салат. Жизнь ушла, как светоч малый — Как далеко до него!.. С новым счастьем? Что ж, пожалуй, Если верите в него. С НОВЫМ ГОДОМ!.. («С Новым Годом! — глаза в глаза…»)[245] — С Новым Годом! — глаза в глаза. — С новым счастьем! — уста в уста. Жизнь проста. День за днем и за годом год. А за ними века ползут. Так в медлительный ледоход Льды идут. Участь наша — в реке времен Таять так же, как эти льды: Исчезать от своей беды. Лишь движения тихий звон, Звон медлительный похорон. Да ладья. На ладье — Харон. Но об этом не думай, друг, Эти мысли — как злой недуг, Как заломленность в муке рук. Ведь у нас есть с тобой вино, — Пусть обманывает нас оно. Вот стакан… у стакана дно. Пей до дна! Не твоя вина, Что судьба без вина темна. — С Новым Годом! — глаза в глаза. — С новым счастьем! — вся сладость уст. Что гремит впереди? Гроза?.. — Пусть! «Я люблю, поднявшись рано…»[246] Я люблю, поднявшись рано, В глубине поймать сазана, Но зачем ты мне, сазан? Возвращу тебе свободу, В голубую брошу воду, Взвейся, солнцем осиян… Без добычи сердце радо, И без доблестей отрада — Вышина и тишина Голубой сторожкой рани, И душа, подобно лани, Струнно насторожена. Где границы этой дали? Голубые дымки встали И уводят дальше даль, За просторы за большие, До тебя, моя Россия, До тебя, моя печаль! Но и ты, печаль, напевна, Но и ты, печаль, царевна, — Всё на свете — пустяки. Термос. Чай горячий с ромом. Эта лодка стала домом. Лодка — дом. Душа — стихи. «ТЫ» И «ВЫ» («Вода и небо. Море и песок…»)[247]
Вода и небо. Море и песок. Как музыкален плеск волны ленивой, Струящейся на шелковый песок, Аквамариновой, неторопливой!.. Но почему стал томным голосок? Что ищете, печальная, вдали вы? Песок и море. Поддень так высок. Кого ты ждешь на берегу, Верок? Быть может, парус — тот, что вдалеке Повис крылом, сияющим в лазури, — Примчит тебе, забывшейся в тоске, Сердечные, живительные бури? Они пойдут мальчишеской фигуре И энергичной маленькой руке… Но лобик твой надменно бровки хмурит: Все эти бури — только признак… дури. О’кэй, не спорю. Бури — чепуха. Куда приятней безмятежность штиля. О бурях я сболтнул лишь для стиха, Для старой рифмы и еще для стиля: Поэт всегда немножко простофиля… Вы усмехаетесь с надменным: «Ха!» И я смущен… Простор, за милей миля, Вам шепчет имя нежное Эмиля… Кто сей счастливец? Он меня поверг В свирепую, отчаянную зависть… Он всех достоинств пышный фейерверк? Он вас влюбил, не благородством ль нравясь Своих манер, и мир для вас померк? Вот где тоски стремительная завязь? Но ваш ответ все домыслы отверг: «Эмиль в Шанхае… Он — француз и клерк». От ног поспешно отряхаю прах, — Поэту, мне предпочитают клерка?.. Чудовище хотел я петь в стихах… Вы не Верок — вы просто злая Верка, И вам теперь совсем иная мерка, Увы и ах… Увы, увы и ах!.. Взлети, тайфун, пади и исковеркай Вот этот пляж, где дремлет изуверка!.. Но нет тайфуна… Море и песок, Всё музыкальней плеск волны ленивой. Упала прядь на золотой висок, С ней ветерок играет шаловливый, Он разбирает каждый волосок, Как ласковый любовник терпеливый… Песок и море. Полдень так высок. — Я все-таки люблю тебя, Верок! вернуться Новогодние вирши («Говорит редактор важно…»). Р. 1937, № 1. «…с Серовым / Гнется та же Манжелей…» — Серов и Манжелей — известные в Харбине танцовщики (прим. В. Перелешина). вернуться С Новым Годом!.. («— С Новым Годом! — глаза в глаза…»). Р. 1937, № 1. вернуться «Я люблю, поднявшись рано…». Р. 1937, № 25. вернуться «Ты» и «Вы» («Вода и небо. Море и песок…»). Р. 1937, № 25. Подпись: «С. Трельский», что вполне достоверно указывает на авторство: довольно часто Несмелое использовал в своих рассказах псевдоним Мпольский; другая анаграмма той же фамилии дает «АрСений МиТРопоЛЬСКИЙ». На авторство Несмелова указывает и текстовая фактура стихотворения. |
