УРОК[76] Ты сорванец, и тусклый алкоголь Оттягивает выстрелы таланта. Твои друзья — расслабленная голь, А твой ночлег — китайская шаланда. Но подожди, и мышцы крепких скул Ты вывихнешь одним скрипящим стиском, И ветка жил нальется по виску, И день придет — птенец с голодным писком. А нынче — жизнь. Бульвар, и ресторан, И женщины прижатый локтем локоть. Весь мир тебе — распластанный экран, А мудрое томление далеко. Не попадись в его томящий круг, Не верь подделывателям алмазов. И я тебе, мой пораженный друг, Как Митеньке — папаша Карамазов. БАНДИТ[77] Когда пришли, он выпрыгнул в окно. И вот судьба в растрепанный блокнот Кровавых подвигов — внесла еще удачу. Переодевшись и обрив усы, Мазнув у глаз две темных полосы, Он выехал к любовнице на дачу. Там сосчитал он деньги и патроны, — Над дачей каркали осенние вороны, — И вычистил заржавленный Веблей. Потом зевнул, задумавшись устало, И женщине напудренной и вялой Толкнул стакан и приказал: налей. Когда же ночью застучали в двери, — Согнувшись и вися на револьвере, Он ждал шести и для себя — седьмой. Оскаленный, он хмуро тверд был в этом, И вот стрелял в окно по силуэтам, Весь в белом, лунной обведен каймой. Когда ж граната прыгнула в стекло, И черным дымом всё заволокло, И он упал от грохота и блеска, — Прижались лица бледные к стеклу, И женщина визжала на полу, И факелом горела занавеска. ПАМЯТЬ[78] Как старьевщик, роюсь в стародавнем, Лоскуток за лоскутком беру: Помню домик, хлопающий ставнем, За посадским въездом, на юру. Был хозяин хмурый привередник, А еще какого бы рожна? Надевала кружевной передник В праздники красавица-жена. Выходила за ворота чинно — Руки этак, карамель во рту. Мимо я блуждал небеспричинно, Заломив студенческий картуз. И однажды, робость пересиля, Я присел на бревна у крыльца… «Погуляла б, да боюсь Василя», — Прошептала, не подняв лица. Но хозяин соль повез в июле, Задолжав за выгон панычам, А пылали на грозовом тюле Зоркие зарницы по ночам. Ты, Украйна, или юность просто, Но как сладко в памяти легли Заревые ночи у погоста В душном паре мреющей земли. И прохлада дрожкого рассвета, И над прудом задымивший пар… Это было, и любовно это Сохранила память-антиквар. ОЖИДАНИЕ Весь этот день, играющий в слова, Я нес тоску, угадывая рядом, Быть может, здесь, за этим темным садом, Припавшего — к прыжку — на лапах льва. И для него из кошелька тоски Шестнадцать строк сегодня я роняю, Я напряженным дротиком строки Без промаха еще обороняюсь. Но будет день, и на его рожок Молчание ответит из-за двери, И промелькнет распластанный прыжок Большого победительного зверя. Что ж, прыгай, пес, прикинувшийся львом, Усилье нерассчитанное глупо: Ты пятишься, трусливо сжатый в ком, Перед простым и белым взглядом трупа. ЛАМПА, ПОЛНОЧЬ Слепну под огненной грушею В книгах чужих. Слишком доверчиво слушаю Колокол их. Слишком доверчиво верую В ловкую ложь. Слишком бездонною мерою Меряю дрожь. Власть над душою чужому дав, Чем я богат? Плещется в собственных омутах Рыба и гад. Что до чужого мне ужаса, Что я ищу, Если над полночью кружится Птица-вещун? Если над озером, вечером Желтым, как медь, Кречетом, раненым кречетом Сердцу запеть! Нынче, под огненной грушею Ночь истребя, Слушаю, бешено слушаю Только себя. МОЖЕТ БЫТЬ, О Бессильем, гордясь, стекать В подвалы — подлец и пьяница. А то, что звенит в стихах, От этого что останется? Живем, говорим, поем: Плохой — потому с плохими я. В искусстве же он своем Ученый и просто химия. И вот, карандаш очиня, Работает точно, вкрадчиво. Ведь часто стихи сочинять — Умело себя выворачивать. А может быть, взял ланцет Хирург в колпаке и фартуке, Ведь все-таки он, в конце Концов, в крови и устал-таки! И, зоркой дымя душой, Он жизнь исправляет, резчицу. Конечно же он — большой, А слабым и злым мерещится. вернуться Урок. Ранее — в лит-худ. журнале «Фиал» (Харбин, 1921, № 1), с посвящением Борису Бета (см. примеч. к ст-нию «Авантюрист» — в сб. «Стихи»). вернуться Бандит. С незначительными разночтениями повторено в сборнике «Кровавый отблеск». Веблей — здесь т. н. «револьвер Шерлока Холмса» — шестизарядный, модели 1893 года; в различных модификациях официально находился на вооружении Британской армии с 1887 по 1957 год (см. «Стихи о револьверах» в сб. «Кровавый отблеск»). вернуться Память. Первая публикация Несмелова в СО (1924, № 1); в рецензии на сборник «Уступы» о ней тепло отозвался главный редактор журнала, поэт и прозаик Вивиан Итин. |
