ПРОЩЕННЫЙ БЕС (Поэма)[345] Зажглись огни вечерние В селениях глухих, И ветер, равномернее Заколыхав, утих; Погасла тучка алая, Сошла заря с небес, И тишина немалая Обшаривает лес. Чуть тропочка наметится, По сторонам — ни зги, Лишь волчьим оком светится Окно в избе Яги, И над ее избенкою, Над срубом вековым, Поднялся струйкой тонкою И розовеет дым. В снегах, в трущобной темени Который год живет. Без счета пало времени, Годам потерян счет; Лишь леший рядом гукает, Сивобород, велик, — Хохочет да аукает Косматый баловник. К Яге, седой затворнице, Несет лесовика — Погреться в теплой горнице У древнего шестка; Свела его с соседкою Давненько ворожба, Но скучно с бабой ветхою — Горька ее судьба: Слепа, зубами мается И с памятью — беда. Всё сетует да кается, Ждет Страшного Суда; Суха, что подморозило, — Легко ль два века жить!.. Грозится всё за озеро К Угоднику сходить, Чтоб слезы лить смущенные И на помин души Отдать все сбереженные Зеленые гроши; Не хочется за печкою Скончаться в день лихой, — Увы, ни Богу свечкою, Ни черту кочергой! И смотрит Леший ласково, Давно смирился бес, Давно уж он не стаскивал Ни звездочки с небес, Давно над богомолками Не измывался, лих, Давно ветвями колкими Не стегивал он их. И где они? Похитили Куда их? Чья вина? Уж нету и обители, Давно разорена, И в озере хоронится Ее последний скит: На Пасху ясно звонница Из-под воды гудит. И горестно негоднику, И на себя он зол: Теперь бы сам к Угоднику Он богомольцев свел, Да нету их, пригоженьких, Не повстречаешь их, — Теперь несут дороженьки Лишь мужиков лихих. Деревья стонут, падают От их зубастых пил; Везде грозят засадою, Куда б ни отступил. Но Леший, тем не менее, Куда бы ни залез, Без боя, без сражения Не уступает лес. Он тенью долговязою Шагает за порог, Чтоб сызнова завязывать Концы лесных дорог; Ворчит Яга, головушкой Качает тяжело: Одна!.. Пропала совушка, А кот сбежал в село. Эх, Русь, страна неверная, Опасная страна: То сонно-благоверная, Как рыхлая жена, — С медами да с просфорами, С перинами, с вожжей, С потупленными взорами, С покорною душой; То словно баба пьяная, Что дружество ведет С ворами да смутьянами, И плат на клочья рвет, И держит, полуголая, Ветрам подставя грудь, Кровавая, веселая, За самозванцем путь. Но и гуляя, мается И знает, что опять Отпляшет, и покается, И руки даст связать; Затем, чтобы от ладана, Поклонов и просфор Опять умчать негаданно В свой буйственный простор. Вот с умниками щуплыми Спаял какой-то миг, И в старосты над дуплами Назначен лесовик; Разжалованный в филина, Он — бабий разговор, И глубже в лес осиленный Врубается топор. Идет, бредет по просекам, Которым нет конца; Луна из туч колесиком Выкатывается; Порублено, повыжжено, Повалено кругом, И плачет бес обиженный Бездольным горюном. Идет, бредет, не ведает, От тяжких слез незрящ, Что сам Угодник следует К нему из темных чащ; Уж пересек он просеку; Как в давние года, Волосиком к волосику Струится борода. И ряска та же самая, И на скуфье снежок, Несет рука упрямая Всё тот же батожок; Им Лешего оттаскивал Святой немало раз, А нынче смотрит ласково, Но бес не поднял глаз. Лишь охнул он: «Доканывай! Хоть в смерти отдохну! Борьбу былую заново Ужо я не начну; Кем создан я — не ведаю, Но с дней твоих предтеч Я следовал и следую Приказу — лес беречь. И верил, сверстник Игоря, Олегов проводник: Леса горят — не выгорят, Трущобный край велик; Но горько изурочена Рассеюшка: моя Под топорами вотчина — Под топором и я! Но ты ее был жителем, Так ты уж и добей!» — И пал перед святителем Трущобный лиходей; Бить лбом о снег не ленится И слышит, полный слез: «Не мщение — прощеньице Я дурачку принес! И хоть ты рода низкого И надо лбом рога, Но луч Христов отыскивал И в лужах жемчуга, В трущобе, древле дикая, Душа твоя росла: К зверью любовь великая Негодника спасла. Ты белочку и ежика, Медведя и лису От пули и от ножика Оберегал в лесу; Взрастил ты сердце отчее К обидной их судьбе, И это, как и прочее, Засчитано тебе. Защитник сирых, выстоял Ты против многих сил: Ведь волю ты пречистую Неведомо творил; Враги в былом — изгнанники Не оба ль мы теперь? Так что ж, пойдем, как странники, Искать иную дверь. Я с палочкою спереди, Ты позади, как пес. Меня отсель на Тверь веди, А там — Господь понес; По горочкам, по балочкам, От зорьки до зари, Постукивая палочкой, Поючи тропари… И горестно, и сладостно, И веселей вдвоем… Потрудимся и в радостный Ерусалим придем; Там внешность неудобную Тебе я отпущу. Лишь ручкой преподобною Крестом перекрещу». Умолк. Слеза по носику Скользит, кристальней льда; Волосиком к волосику Струится борода; Но Леший хмуро косится, Глаза блестят живей, Сошлись на переносице Пучки седых бровей. «Нет, — молвит, — не упрашивай! Хваля или кляня, Но из лесу из нашего Не уведешь меня; Ну как лесную, малую Оставлю тварь навек? И так ее не жалует Ни Бог, ни человек. Ко мне ведь, лишь покликаю, Бежит!.. Оставить лес? Смущение великое От этаких словес. Уж лучше смерть, и скоро-де Косу ее узрю, А во святом-то городе Я со стыда сгорю! Зачем пойду я за море, Лесной оставя мрак, — Ни стать, ни сесть на мраморе Не выучен лешак; А лес я этот вынянчил, Хранил, оберегал, В нем схоронил Горыныча, Кощея закопал. Ветвистая, полощется Лесная глушь в груди, И пусть хотя бы рощица, Я — тут, а ты — иди!» Бойцом, не горемыкою Умолк трущобный бес. Смущение великое Оледенило лес. Молчит неодобрительно Над схимником сосна; Как лезвие, пронзительна Лесная тишина — До звонкости бездонная Легла она вокруг; И волк, и белка сонная Насторожились вдруг. В дупле — тоска сердечная, В норе — глазок кружком, Везде остроконечное Приподнято ушко: Чутьем с предельной ясностью Лесной народ постиг, Что огненной опасностью Грозит нависший миг. Страшней ножа железного Он упадет на них: Навек дружка любезного Берут из чащ лесных; Настанет время черное, Как летних палов гарь, — Лесная, беспризорная Повыведется тварь. Ведь человек-то — выжига, Лишь топором стучит: Ни ужика, ни чижика, Ни мышки не щадит. От конного и пешего Поборы и разор, — Нехорошо без Лешего Оставить русский бор! Текут мгновенья длительно, Тревоги ночь полна, До звонкости пронзительна Лесная тишина; И вдруг — очей сияние, И, вздрогнув, слышит лес: «В последнем испытании Ты был, российский бес! Хоть ты и рода вражьего, Но Бога не гневил, А Он не отгораживал И бесов от любви; И Господа растрогало, Что ты, лесной божок, С рачительностью многою Лесную тварь берег. Слюбились вы и спелися, А это — Небу взнос!.. Постой, тебе от Велеса Я весточку принес; В венке из алых розочек, Прощенный навсегда, Пасет он райских козочек Чистейшие стада. А в камышах — не узницы! — Русалки… Говорун, Приставлен к райской кузнице Потопленный Перун; Вчера, гордясь обновою, Он в райской тишине Илье телегу новую Оковывал к весне. Последний ты… Отплавала Ладья твоя во зле: Не сам ли ты от дьявола Ушел в зеленой мгле? Господь всё это взвешивал, Решила Благодать Трущобе русской Лешего Как старца даровать». Угодник в топь сугробную Шагнул, исполнен сил, И ручкой преподобною Его перекрестил; И всплыл… уже колышется Чуть ниже облаков, И звон сладчайший слышится Из-под озерных льдов. Звенят на елках льдиночки, Вся в музыке тропа; По той ползет тропиночке Старинная ступа; В подскок да с перевалкою, По горлище в снегу, — Иссохшую и жалкую Трясет она Ягу. Трясет, несет до города Великого, где встарь Боярам резал бороды Серьезный государь; Там сдаст ступу затейную В сияющий музей: На редкость ту музейную Желающий глазей. Сама же мымрой жалкою В слободке станет жить — Заделавшись гадалкою, Бабенкам ворожить; Потом на жизнь советскую Ягу ль переключить? Решится в книжку детскую Забраться и почить. А Леший всё аукает В густых березняках И тенью длиннорукою Проносится в кустах; Еще сивей и гривистей, Могучее еще: Никак его не вывести, Зане он окрещен! И спит зверье укладистей, — Не без охраны бор, — И снится больше радостей В тепле берлог и нор; Спит белочка с лисичкою, Похрапывает крот, И белой рукавичкою Зайчиха крестит рот. Январь-апрель 1941 года, Харбин вернуться Прощенный бес. Автограф (прислано автором Л. Хаиндровой вместе с письмом весной 1941 года). Печаталось ли при жизни автора — неизвестно; впервые опубликовано в нью-йоркском «Новом Журнале» (№ 110, 1973) В. Перелешиным по копии автографа, полученного от Е. Витковского (который, в свою очередь, получил его от Л. Хаиндровой). |
