АНТИЧНЫЙ МОТИВ («Цезарь на Форуме статуи ставит любимым…»)[275] Цезарь на Форуме статуи ставит любимым, Виллы любовнице строит надменный богач… Мне ль состязаться, милая, с царственным Римом, Если Фортуна мне не дарует удач! Даже ничтожным, той гладиаторской силой, Что восхищает наших надменных матрон, Мне не увлечь и не порадовать милой, Ибо я музой горьких раздумий пленен. Что ж я ликую? Ах, обрывая беседу В час, когда пир к шумному близок концу, Ты обернешься и не ответишь соседу, Чтоб улыбнуться нежной улыбкой певцу. БЕЗ РОЗ («В граненый ствол скользнула пуля…»)[276] В граненый ствол скользнула пуля — Заряд старательно забит — Сто лет назад в тот день июля, Когда был Лермонтов убит. Кто посягнул?.. Не франт заморский, А тоже русский офицер; Его в гостиных Пятигорска Ласкали, ставили в пример. Но кавалером не из лучших, За дерзость сослан на Кавказ, Считался маленький поручик С тяжелым взглядом темных глаз. Его стихи казались вздором И слишком речь была резка: Чернь оправдала дружным хором Смерть у подножья Машука. И вот опять леса, поляны; Деревни русские ползут: К несчастной бабушке, в Тарханы, Поэта мертвого везут. Не так ли в сивые метели Дорогой зимней, столбовой, И сани с Пушкиным летели И обгоняли волчий вой? Свистел ямщик. Фельдъегерь хмуро Смотрел вперед и дул в кулак… Так началась литература И слава создавалась так! И мы сказать, пожалуй, вправе (Без злобы, Боже упаси!), Что розы путь поэтов к славе Не устилали на Руси. ГУМИЛЕВ («Прекрасен строгий образ Гумилёва!..»)[277] И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага! Прекрасен строгий образ Гумилева!.. Он в те года сияюще возник, Когда какой-то иссякал родник И дряблым, бледным становилось слово. И голосом трубы военной и суровой Его призыв воспрянул в этот миг, И, к небесам подъятый, тонкий лик Овеян был блистаньем силы новой. О, этот очерк крепко сжатых губ!.. А в эти дни, не веря нашей яви, Блок забывал о доблести и славе И к чертовщине влекся Сологуб. Был страшен мир, где безмогильный труп Вставал и шел своей тропою навьей, А небеса уже закат кровавил, Вздымая ночь с уступа на уступ. Мы провалились в грозную войну, Как в вырытую кем-то яму волчью, Мы стали жить испуганно и молча, В молчание повергнув всю страну, И, задыхаясь, ринулись ко дну… Лишь красный факел озарил окрестность, Как нетопырь, порхала неизвестность, Будившая набатом тишину. Один лишь голос серебром звенел, И не был он никем перекликаем, Все мы его и в наши дни узнаем, Зане не заглушил его расстрел. Да, как бы резко залп ни прогремел, Каким бы ни был он зловещим лаем — Мы все-таки еще ему внимаем, Пусть сонм годин над нами прошумел! Прекрасен грозный облик Гумилева! Как Лермонтов, он тоже офицер. А вы теперь наказаны сурово, Вы, сеятели басен и химер! …Грохочут танки. Вихорь битвы — сер, И вспыхивает в нем огонь багровый… Но где оно, водительское слово, Победно поднимающее всех? И где они, где те певцы иные, Что заменили спящего мертво? Золотое сердце России Мерно билось в груди его. «Воскресенье. Кружку пива…»[278] Воскресенье. Кружку пива С пены белою каймой Девушка с лицом красивым Принесет на столик мой. Как всегда, учтиво спросит, Как неделю поживал. И сосед мне скажет: «Прозит!», Поднимая свой бокал. И движением учтивым Кружку подниму и я, Золотым, янтарным пивом Жажду вечную поя. Что же, если тяжела нам Жизнь не нашею виной — Мерь ее, сосед, стаканом Или кружкою пивной! И когда с четвертым «прозит» Вспыхнут в сердце огоньки, Мой сосед меня попросит Почитать ему стихи. Всё отлично: вечер, пиво, Рядом теплющийся свет Глаз красивых и учтивый, Понимающий сосед. СНЕЖНОЕ УТРО («Совсем не так: не пух, не пудра…»)[279] Совсем не так: не пух, не пудра… Оно мне кажется иным — Фарфоровое это утро Серебряное с голубым. Безмерна статика покоя, Но снится, чувствуется мне, Что скрыто нечто роковое В звенящей этой тишине. Она зовет условным знаком За низводящую черту, — Так воздух втягивает вакум В зияющую пустоту. Стихает боль моей тревоги, Душа ущерба лишена, А на фарфоровой дороге Фарфоровая тишина. И всё острее нетерпенье Слиянья полного с путем Блаженного исчезновенья В серебряном и голубом — Полета к высям небывалым, Чтоб, может быть, упасть светло (Уже серебряным кристаллом) На чье-то жалкое стекло. Или, устав блуждать в пустыне, Крыла покорные сложить, Чтоб скользнуть с небес, как иней, И ветви ив отяготить. Но слаще всех причуд поэта — Быть просто радостно-живым В фарфоровое утро это Серебряное с голубым!.. вернуться Античный мотив («Цезарь на Форуме статуи ставит любимым…»). Р. 1941, № 27. Печ. по: Р. 1944. № 36. вернуться Без роз («В граненый ствол скользнула пуля…»). Р. 1941, № 31. Написано к столетию со дня гибели М.Ю. Лермонтова. вернуться Гумилев («Прекрасен строгий образ Гумилева…»). Р. 1941, № 36. Эпиграф — заключительная строфа стихотворения Н.С. Гумилева «Наступление» из сборника «Колчан» (1916). «Золотое сердце России / Мерно билось в груди его…» — В оригинале вместо «его» — «моей», эти строки предшествуют вынесенным в эпиграф к данному стихотворению. вернуться «Воскресенье. Кружку пива…». Р. 1941, № 40. вернуться Снежное утро («Совсем не так: не пух, не пудра…»). Р. 1941, № 46. |
