ПЕРЕВОДЫ ШАРЛЬ БОДЛЕР (1821-1867) ПЕЧАЛИ ЛУНЫ Сегодня вечером в луне так много лени, Как в спальне женщины, когда пред негой сна Рассеянной рукой ласкает грудь она И в комнате тепло, подушки, тишь и тени. И отдается в тьме луна забвеньям странным И умирает в снах, склонившись на атлас, Блуждая медленно лучами томных глаз По призракам ночей, белесым и туманным. И если иногда она с небес устало Уронит на землю слезинку из опала С игрою радужной блестящего червонца, То словит в руки дар ее тоски ленивой Бессонный и больной поэт благочестивый И в сердце сохранит от жгучих взоров солнца. КОШКИ Ученые, влюбленные, уже изведав Период юности, в немолодые дни Высоко чтут котов, и зябких, как они, И так же, как они, спокойных домоседов. Коты – поклонники и похоти и знанья И любят тишину и ужас темноты, И, если б не были столь гордыми коты, Эреб их сделал бы гонцами мирозданья. Коты заимствуют, мечтая, позы сна, И удлиненные, и полные гордыни, У сфинксов, грезящих в безбрежности пустыни; Их шерсть магических и быстрых искр полна И в их глазах, неясно, как зарницы, Мерцают золота мистичные частицы. 30 июня 1915 СПб ПОГРЕБЕНИЕ ПРОКЛЯТОГО ПОЭТА Если ваш труп, мой поэт и философ, В мраке тяжелом полночных глубин И похоронит за свалкой отбросов Добрый и набожный христианин, – В час, когда чистые звезды устанут И захотят свои очи смежить, Ткать пауки над гробницею станут, Будут гадюки детей выводить. Будете слышать вы в тьме безысходной Дикие возгласы ведьмы голодной, Жалобный вой вереницы волков, Шепот смеющихся и неопрятных, Трепетных в похоти старцев развратных И совещания черных воров. НАДТРЕСНУТЫЙ КОЛОКОЛ Зимою по ночам есть сладость и страданье, Следя за трепетом в камине языков, Внимать, как мед ленно встают воспоминанья Под отдаленный звон больших колоколов. На старой, на прямой и бодрой колокольне Счастливый колокол в туман кидает крик, Свой верующий крик, спокойный и довольный, Как верный часовой, испытанный старик. Но треснул колокол моей души, и звуки, Которыми и он в часы глубокой скуки Вдруг наполняет мрак, и холод, и туман, – Напоминают хрип забытого когда-то В кровавом озере, средь гор из тел, солдата, Что издыхает там, в усилиях, от ран… СПЛИН
Недобрый холод льет из урн потоком нищий И недовольный всем брюзжащий плювиоз На бледных жителей соседнего кладбища, А на предместие – туман смертельных грез. Худой, чесоточный, мой кот во мраке где-то Всю ночь без отдыха скребет бока себе, И зябнущий фантом, дух дряхлого поэта, Печально жалуясь, блуждает по трубе. Тоскует колокол; дрова в печи дискантом Аккомпанируют простуженным курантам И в кипе сальных карт, средь грязных королей (Одной старухи дар, погибшей от водянки), Болтает, хороня былой любви останки, С зловещей дамой пик пустой валет червей. Juin 1914 Вех СПЛИН Я – как король дождливейшей страны, Бессильный, молодой и старый в то же время, Что, презирая все забавы старины, С собаками скучает, как со всеми. Ничто не веселит жестокого больного – Ни виселицы шест, ни сокол, ни народ, Что у дворца перед балконом мрет, Ни песенька шута… Кровать его алькова Подобьем кажется большой, могильной ямы, Не могут выискать его двора статс-дамы Такого нового бесстыдства туалета, Чтоб скрасть улыбку с губ у юного скелета. Ученый, золото готовящий чудак, Болезнь из короля не мог изгнать никак, И ванны римские из крови (вспоминают О них, состарившись, властители земли) Тот отупелый труп, в котором протекает Не кровь, а Леты муть, согреть не помогли. ИГРА Гетеры старые в тепле поблекших кресел, Бледны, намазаны, жеманятся устало; С ушей их падает звон камня и металла И взор их Льстив, зловещ, и мертвенен, и весел. Их облики без губ и без окраски губы На зелени ковров нергаментны и гадки, И ищут золото, как в адской лихорадке, В карманах пальцы их, порывисты и грубы. Со свода грязного ряды больших кинкетов Льют свет рассеянный на окруженных славой, Приволочившихся мотать свой пот кровавый, Туманных, ледяных и сумрачных поэтов. Вот черное табло, что ночью созерцаю Я, ясновидящий, затравленный и скучный. Я вижу и себя: я там, в норе беззвучной, Холодный и немой, завидуя, взираю. Завидуя им всем, их цепкой страсти смелых, Пришедших торговать нахально предо мною Былою красотой иль славою былою, И смеху мрачному развратниц престарелых. И я взволнован был от зависти к стремленью Несчастных к пропасти с наибезумной кручи, Что всё же предпочли, самим себе наскучив, Свой ад – ничтожеству и боль – уничтоженью. 13 августа 1915 СПб |
