«Когда-то, когда-то у Нила…» Когда-то, когда-то у Нила Вдвоем предавались мечтам Один одинокий мандрила И сумрачный гиппопотам. Мандрила хотел бы быть пумой, Мечтал быть орлом бегемот… Как ты они мучились думой, Читатель, мечтатель, урод. Весна 1914 СПб ТРЕМ СЕСТРАМ АРАМЯНЦ Два пути двум бедным сестрам: Жить одной рассудком острым, Чтобы редко, редко с воплем прорывалась бы душа, А другой – жить всей душою, Жить над миром, чтоб порою Мир и душу злой рассудок ночью резал без ножа. Весна 1914 ДИ-КАВАЛЬКАНТИ Бархатный, черный и длинный камзол, Кружево ворота и анемона. Он на кладбище со свитком пошел, С песней четвертой Марона. Длинные тени покрыли во сне Готику строк погребальных… Ах, эти черные кудри! Оне Так хороши у печальных!.. Только когда уже месяц взойдет, Вспугнут летучею мышью, Ди-Кавальканти аллеей уйдет С мудрой и странною мыслью. Если же ночью ватага бродяг Ввяжет у моста философа в драку, Как улыбнется он звяканью шпаг, Черному Арно и мраку. Giunio 1914 Genova «Дряхлые башни на серых уступах…» Дряхлые башни на серых уступах, Рваные бойницы, полные роз… Дряхлые башни, хранилища глупых, Властных, банальных чарующих грез. Странно-задумчивый, точно любовник, Гейне цитируя в сердце без слов, Я проникаю, раздвинув терновник, В тайны сырых и уютных углов. Небо в осколках и вырезах буков, Ямы заросшие, плюш и стена… Много чуть слышных, смеющихся звуков… Сыплется щебень… парит тишина… Что-то от Времени грустно смеется Здесь над дурацкой романтикой дум, Но мое сердце, больного уродца, Пусть забаюкает рыцарский шум… В некоем царстве, когда-то и где-то, В славный, наивный, таинственный век, Жили и были Ивон и Иветта, Маленький карлик, седой дровосек… Фея углов никому незаметных, Кинь мне свой глупый и ласковый флер! Я – арбалетчик в штанах разноцветных, Я – le sujet d’un tres pieux Monseigneur… Мучат меня и святые, и бесы, И я целую, тайком от небес, Руки пугливой и крупкой принцессы, Руки хрупчайшей из нежных принцесс! Juin 1914 Bex. Tour de Douin К ПОРТРЕТУ RITRATTO D'UN IGNOTO Maniera di Memling Неусмиренный взгляд являет непостижность Вдруг в жизни вставшего Творца. О, одиночество, и дерзость, и недвижность Маскообразного лица! Мысль вопли сжала в льды. Застыли и повисли В нем безразличье, мел и смерть. В нем откровение порвало нити мысли, Но он не пал. Он стал, как жердь. Я знаю женщину. Ее глаза, как эти. Я с нею нежен и жесток. Как странно, что должны мы на одной планете И в те же дни отбыть свой срок. 1914 Вех «С какой-то ласковой и хрупкой чистотой…» С какой-то ласковой и хрупкой чистотой Серьезный вечер встал, как море грусти, в мире. Он струны трогает на несказанной лире, Шуршит, как женщина, шелками за спиной. Ах, на асфальте дна, сквозь вечера видны Под створками сердец все жемчуги страданья! С вершин влюбленности, утонченности, знанья, В слезах гляжу на дно, на сказку глубины. Он трогательно-свят, кинематограф дней! Да, я тебя достиг, вершина, безотчетно… Но ведь она жалка, нежна и мимолетна!.. И это maximum… О, maximum людей! 1914 Вех ПЬЯНЫЙ ФОРДЕВИНД Фордевинд свирепый воет, Море пеной бороздит, Яхта волны носом роет, Опьянела и летит. Паруса раскрыты ровно, Ветер дует за кормой, На два раковина словно Растворилась белизной. Словно в белом бальном платье Бодро, весело, легко Мчится девушка, объятья Раскрывая широко. Вверх и вниз! Мы в вечной смене И ныряет, кверху нос, Наш челнок за яхтой в пене, Точно в мыле черный пес. Растравите больше тали! Пусть сорвется сзади челн… Я люблю быть на штурвале На галопе диких волн. Веет призраком знакомым, Фея смерти надо мной… Разбивайте флягу с ромом, Первым выпьет рулевой! Фея бешеного танца, Я не выпущу штурвал! В честь Летучего Голландца Подымаю я бокал. Фея, prosit! Я киваю, Под вуаль гляжу твою… Я давно тобой играю, Я давно тебя люблю… Июль 1914 |
