Какою-то улицей, длинной и черной Я с площади праздничной тихо ушел… Свод неба над узкою улицей шел Полоской узорной. А издали всё еще слышатся трубы, Огромная, нагло-гремящая медь… Как я утомился на праздник глядеть… Как все были грубы! Я знаю их будень. Он плачет, хлопочет… А нынче из келий они поползли, Чтоб слиться средь плошек, на камнях, в пыли, В Одно, что хохочет… Кому ж из людей мои мысли и муки Задумчиво дам я? Кому из людей?.. О, царство запуганных полутеней, О, дальние звуки! 3. «Величаво-однотонный…» Величаво-однотонный Говорит из года в годы Строфы эпоса бездонный Океан, Гомер природы. Я слыхал валов безмерных Песнь о Боге и о прахе, Ритм гекзаметров размерных, Гимнов тяжкие размахи. Я любил седую думу Этой глуби, этой дали, Шуму моря, шуму, шуму, Снес я темные печали. Дед мой, важно говорящий В изначально-мудрой мощи, Дед, таинственно хранящий Странных рыб, кораллы, рощи, Изумрудных, мягкотелых Чудищ в сказочных глубинах, Гневный дед мой в пенно-белых, Разлохмаченных сединах, Слушай – те, что не слыхали Гимны моря Саваофу, Те, что вечно создавали Муравейник и Голгофу, Дух мой, дух, с тобой единый, Истомили мелкой ложью! Дед, неси ко мне былины По большому бездорожью! И грохочет грудью полной Дед в подзвездную прохладу: Внук, приникни! Строфы-волны Песнь несут тебе в награду О рыданьи пред простором Первозданного Титана, О последнем дне, в котором – Только гимны Океана. 4. «Я рано утром встал и были ярко-сочны…» Доколе день дышит прохладою и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама… Соломон. Песнь песней Я рано утром встал и были ярко-сочны, Богаты, вымыты цвета воды и сада… Как он мне чужд теперь, мой ужас полуночный, Когда я размышлял, что жить совсем не надо. Я долго, счастливо, безмолвно волновался… Ах, пена синих волн, как мраморные жилы! И я молчал, молчал и ко всему ласкался И черный кофе пил, душистый, тоже милый… PESTO
Я камни, стертые сандалиями дорян, Благоговейно трогаю рукой. Как храм у эллинов был светел и просторен, Как горд был разумом и простотой Их белоснежный бог, закутавшийся в тогу! От тяжких колоннад на зелень и дорогу В вечерний час такой же храм упал… Я бело-черную, как в трауре по богу, Здесь бабочку поймал. FERROVIA А где-то мирт, зеленый мирт цветет И кущи белых роз… Мирра Лохвицкая Свой озабоченный, сухой и методичный Выстукивает ритм, качался, вагон. О, черствых будней песнь! Я мчусь, пустой, безличный, Вступить опять в твой полусон. Как глаз кальмара, кругл, недвижен и неверен. Сверкает газа шар… Спят люди в темноте… Но тайный смысл вещей внезапно мной утерян И всё вокруг ненужно мне! И мчится – может быть, как жизни сон у трупа, – Воспоминание, что был я высоко, Что цвет прибоя был у черного уступа Как бирюза и молоко… МОРЕ! МОРЕ! «Что-то глупое есть в этом споре…» Море! Море! Ксеннофонт. Катабасис Что-то глупое есть в этом споре С темнотою и ложью людей… Море, древнее, синее море, Сколько лет этим спорам детей? Я смеюсь: кто-то там, негодуя, Хочет что-то исправить, найти… Серебристым заливом хочу я Ночью с парусом в море уйти. Быть изменчивым, жить на просторе, Быть ненужным, как ночи и дни, Я хочу быть, как ветер и море, То таким, то другим, как они! Труд? Тщеславие лавров и терний, Суд ничтожеств и мыслей кольцо… Я люблю только ветер вечерний, Море, море и ветер в лицо… «Была пора, когда я грезил так…» Была пора, когда я грезил так: Я буду плыть, задумчивый и чистый, И в море я найду святой архипелаг, Таинственный, гранитный и душистый. Как Песней Песни там я возложу на мхи Древнейших алтарей, на ласковые скалы — Печаль, искания, и слезы, и грехи, Куллерво-пастуха из гимнов Калевалы. С душою викинга, с судьбой жестокой серва, Угрюмый сирота в тоскующих мечтах, Я буду там, как ты, Куллерво, сын Калерво, На тех отшельничьих, лесистых островах. И я был полон грез и чутких суеверий, Как волхв и как моряк, и я сжимал штурвал Моей красавицы, моей Mari-Valeri, И «wenda» в реве волн звенело, как металл. Но то прошло. И ворона накликав, Когда я голубя манил из облаков, Я вновь живу среди несносных криков Всегда бунтующих рабов… |
