«Пред истиной стою безрадостно, но смело…» Пред истиной стою безрадостно, но смело. Всё быстро, пусто, всё легко. Пусть солнце любишь ты, пусть сердце не истлело, Святыни нет – нет ничего. Я в Мефистофеля влюбился изваянье; Он улыбался – зол и строг… Познание вещей всегда есть отрицанье И ergo дьявол тоже бог. В БОЮ С НЕВЕДОМЫМ Мысль в жизни мне была – моя в бою рапира. Я храбро дрался ей, одолевал других, Но на противника неведомого мира Наткнулся я, один, отбившись от своих. Напрасно я зову на помощь всю отвагу: Он страшен в саване, костляв, уродлив, нем… Безмолвно из руки он выбивает шпагу, Хочу ее поднять и падаю совсем. Приставлен меч к груди… Не в силах шевельнуться И, мысля, вдруг устав, что кончен жизни путь, Имею счастье я лишь нагло улыбнуться Концу его меча, направленному в грудь. «Есть много доброго у злого…» Есть много доброго у злого, Там есть нечестность, где есть честь. Есть демон, верующий в Бога, Неверующий ангел есть. Тот демон хочет всё измерить, Раскрыть божественный закон, Он злобен, он не хочет верить, И всё же к Богу близок он. А ангел полон состраданья И взгляд так нежен у него, Но он таит в себе сознанье Бесцельной бренности всего РАЗГОВОР ДУРНОГО ТОНА – Как ты живешь, дорогой? – Э, брат, не жизнь, только мука. Что ж, при погоде такой И расхвораться не штука. Это не то… Я здоров; Скука, хандра одолела… Чуть ли не в петлю готов. Что ж так? – Да скверное дело! Только глаза продерешь, Старую песню заводишь, Что пропадаешь за грош, Смысла нигде не находишь… Книги? Читаю до дыр! Либо там вздор беспредельный, Либо докажут, что мир Этот вот сумрак бесцельный. Слушай-ка… Есть ли ответ Бодрый на эти вопросы? Право, не знаю… Есть, нет… Ну-ка, зажжем папиросы. «Базар замолк. Торговец, груды…» Базар замолк. Торговец, груды Своих товаров сосчитав, Берет Коран. Ослы, верблюды, За день порядочно устав, И их владельцы на покой Уходят дружною толпой. Среди задумчивых, красивых, Благоухающих чинар Проходит много мило-лживых, Пугливых, дерзких, нежных пар, И, их речами смущена, В чадру закуталась луна. Крадется вор… Собака лает… Всё как всегда, всё как везде, Но муэдзин напоминает О Цели, Тайне, о звезде! Ах, он был стар, сей муэдзин, Он стар был, стар и был один… «И город, и люди забыты…»
И город, и люди забыты. Я лег на зеленые мхи, Упал на прибрежные плиты, Чтоб слушать, как шепчут ракиты И сосен рокочут верхи. Гляжу, как на брег издалека, Бурля, волноряд набежит, Ударит о камень жестоко, Расстелется плоско, широко И вновь, уходя, зажурчит. И носятся цепи сравнений И мыслей о солнца лучах, О сущности света и тени, О жизни подводных растений И рыб в изумрудных водах, О рыбарях хмурых в деревне, Затерянной в чаще лесов, О всем, что загадочно, древне, О сказках, о спящей царевне, О тайне бегущих годов… «Мою жестокую печаль…» Мою жестокую печаль Убьет жестокая улыбка: Пред смертью скажут все – как жаль, Что жизнь моя была ошибка. Книга Вторая МЫ, БЕЗУМНЫЕ… I НАБАТ Война – отец всех, царь всех. Гераклит ХИМЕРЫ СОБОРА NOTRE DAME DE PARIS Una eademque res duobus modus expressa. Спиноза I."Философ, мысливший, что тайна..." Философ, мысливший, что тайна Висит над нашим бытием, Иль непосредственно, случайно, Поэт в безумии своем, Иль дикий мистик, полный веры В средневековых чудищ зла, Взвел кто-то страшные химеры Под небо и колокола. В своей одежде длиннополой Творец исчез в былых годах, Гуляка, может быть, веселый, Быть может, сумрачный монах, Забыт людьми, неведом, силен, Томимый роем странных снов, Средь улиц спутанных извилин, Во тьме готических домов; Но до сих пор его творенья, Проклятья каменные, в ряд Над градом вечного движенья На храме чуждые сидят. Их лица странны. Любопытны, Удивлены, как у детей, Иль равнодушны, мертвы, скрытны, С печалью каменных очей… Иль с хищной радостностью силы Глядят химеры злобно вниз, Упершись лапами в перила И перегнувшись за карниз. |
