CREDO, QUIA ABSURDUM EST Не знает, что в будущем бросит Судьба ему, что его ждет, Какие возможности носит В себе – человеческий род. Мы слышали все предсказанья Прошедших кровавых эпох: Мечты это или гаданья, Иль мелкие плутни жрецов. Ни хитрым вещаньям, ни страстным Сбываться, увы, не дано: Устами безумных несчастным Пророчится счастье давно… И пусть в роковые деянья Они превращают мечты – Не сбудутся в жизни желанья, Нежданные будут плоды. Да, опытом люди богаты, Но лишь по низам пробегут Тревоги глухие раскаты И мести зарницы блеснут, Давно наболевшею злобой Из нор зарычит нищета И над городскою трущобой Взовьется, как знамя, мечта, Граждане сольются в потоки, Зашепчется чернь по углам И гордые черни пророки Проклятья пошлют богачам – Мы, те, что в сомненьях уснули, Набата услышавши вой, Возьмем себе ружья и пули И кинемся в черный прибой. Мы будем, смеясь над веками, Над смехом веков, под огнем В бою упиваться словами И истиной их назовем. И будем мы гибнуть, и шпаги Пред смертью друзьям отдавать, И хрипом последним к отваге С камней мостовой призывать. И в счастии новом и жутком Исчезнем, как выстрелов дым, Но, как при лобзаньи, рассудком Безумия не оскверним. «Хлесткий ветер совсем раздразнил океан…» Хлесткий ветер совсем раздразнил океан; Он зловеще темнел, он сердито рычал, К самой ночи взбесился, завыл ураган, Вал за валом по морю погнал. Как фаланга в шеломах из пены, волна Шла на штурм, говоря, к берегам, И, ныряя из тучи, внезапно луна Рассыпалась по пенным верхам. Все не спят в деревушке, в домах рыбаков, Не заставить заснуть детвору: Не приметят сегодня, поди, маяков Рыбаки, что ушли поутру. И рыбачка оставила ткацкий станок, На скале она ждет без конца… Ветер с худеньких плеч хочет сдернуть платок, Только слезы срывает с лица. И бежит, колыхаяся, пенистый ряд С торжествующим ревом к ногам; Вот удар исступленный, и брызги летят, Слезы моря навстречу слезам. Но бесстрашно вперед шел на смену ему Новый злобный и бешеный вал, Нес зеленую, плотную к камням волну И с размаху ее расшибал. И остатки волны, и крутясь, и шипя, Подымая у берега муть, Уходили, опять приходили, кипя, Бить угрюмо молчавшую грудь. Эй, рыбачка, не плачь, вверь судьбу твою мне, Я на память платок твой возьму, Твой любезный ушел на дырявой ладье, Я на яхте поспею к нему. Любо по ветру посвисты мне раскидать, На растравленных шкотах пойду, Будет мачта скрипеть, будет парус трещать, Буду дико кричать в темноту. «Прекрасно вдруг, средь множества уродцев…» Прекрасно вдруг, средь множества уродцев. Найти лицо, которое серьезно. Склоняюсь я пред блеском полководцев Громивших мир рассудочно и грозно, И пред творцом великого закона – Гаммураби, Солоном и Периклом, И пред умом седого Соломона, Уставшим быть под вековечным циклом. Прекрасен бой – фаланга македонян, Пэан, гоплит иль римлянин триарий, Прекрасен вождь, когда идет в огонь он – Наполеон, Атилла, Цезарь, Марий… Прекрасен ум, не знающий боязни, Могучий мозг Ньютона, Гераклита, Но ярче мысль, когда она на казни, Герой страшней, когда уж всё разбито… О, воля здесь терзает исполина, Рыдая, мстя, а мысль остра, как жало… Мечта, рисуй!.. Вот пытка Гватмодзина, Бессильный взгляд больного Ганнибала. Рисуй! Париж и будто гул буруна, Гигант Дантон, грозящий небосводу, И палачу последний рев трибуна: «Но покажи мою главу народу!» Рисуй!.. Костер… Старуха, зажигая, Кладет дрова, и голос добрый, умный Ей говорит: «о, простота святая»… Нет, мысль его была уже безумной. 1871-ый ГОД Глухая улица и зарево пожара. И где-то частая ружейная пальба… За баррикадою четыре коммунара. Уже бесцельная, последняя борьба. Две бочки, омнибус, разрыта мостовая… А, слышно: далеко, но это к ним идут. Рабочий процедил, винтовку заряжая: «Конец. Но дети с них свое еще возьмут». С улыбкой журналист сказал ему: «Sapristi! Отчетливо своих не помню я детей. Мы в политическом сейчас заплатим висте Своею шкурою и скукою своей. Но, chute, зуавы там…» Впились в приклады пальцы. Угрюмо про себя всех буржуа браня, Апаш прицелился… «Э, жирные версальцы, Надпиленный свинец припрятан у меня…» «Мы, четверо, умрем. Но будет жив наш пятый!» – Сказала девушка с задумчивым лицом. Перестреляли их, всех четверых, солдаты, А знамя, «пятого», порвали сапогом. |
