НИМФЫ Как вакханки, безумны и дики, Изумрудные волны летят, И смеются их быстрые лики, И на солнце их взгляды блестят… То не волны, то нимфы играют, То не пеной белеется вал, Это девичьи руки сверкают Длинным всплеском у выступа скал. И когда до скалы хороводы Этих нимф долетают чредой, То кидаются грудью на своды И бросаются в море спиной. И, лучистые брызги раскинув, Вдруг ныряют и в тьме глубины Выгоняют глазастых дельфинов Кувыркаться на скатах волны. Меж камней, и шумя и толкаясь, Пробираются нимфы толпой И летят на просторе, бросаясь В зазевавшихся чаек волной… Им отрадно в таинственных гротах По подводным проходам бродить, Чтобы в гулко-звенящих пустотах Сладкий страх темнотою будить. Нимфы любят греметь и швыряться Легкокрылой рыбачьей ладьей И на дне к рыбаку приласкаться Серебристой своей чешуей… Нимфы любят готовить из ила Ложе страсти для жителей гор, Но любовь их – коварство и сила, И желанья их – миг и простор. К ВЕРШИНАМ Мне хочется дойти. И путь мой – путь упорных До синих, девственных и мертвенных снегов, До пика гор, до острозубцев черных, Дойду один и без проводников. Впивался в камни я по пропастям бездонным И спал на глетчерах, на ненадежном льду, В снегу следы челом окровавленным Я оставлял. Но всё же я иду. И я дойду до них, вершин обледенелых. С когтями мой сапог и крепок мой ремень; Я не боюсь, я верю в силу смелых И с торжеством встречаю новый день. Лишь в пурпурных снегах восход объемлет новый В объятия меня, блестит мой дикий взор, Я рог беру, и хохот мой громовый Звенит в горах, и вторят духи гор. Но если снова вниз спущусь я в те долины, Где жалки все дела и царствует тоска – Я не скажу, что я достиг вершины, Я не возьму лаврового венка. Влюбленный, и немой, и гордый, и усталый, Я не скажу и ей, но взгляд ей скажет мой – В моих глазах она увидит алый Блеск горных льдов, окрашенных зарей. А если в трещину на той вершине дальней, В глубокий глетчер я сквозь льдины упаду, То во дворец, искристый и хрустальный, Я во дворец загадок попаду. Там льдинки тонкие, как балдахин, застыли, Там в лабиринте зал, прелестных, белых зал, Бежит сонм фей средь эльфов снежной пыли И гномы им устраивают бал. Полюбит приходить из сказочных излучин Ко мне рой этих фей, но чаще всех одна… И я, в крови, безумен и измучен, Ей улыбнусь в объятьях льдов и сна. МАРСЕЛЬЕЗА Сперва – лишь смутный гул. Как будто зародилось Тяжелое… и боль… что, где – не разгадать… В бездонной глубине. Там что-то шевелилось И стало нарастать, сливаться, умолкать… Как будто злость веков, неясная, в сознанье Вдруг заворочалась, ища каких-то слов… Нет, я уж различал – глухой протест, страданье, Недоумение, роптание рабов. Но то, что скрыто им, то быть должно огромным… А гул всё ширился, всё делался сплошней, Но он не понимал, был по-мужицки темным, И долго-долго так… Лишь гул. Но тем страшней. И фраза где-то вдруг раздалась одиноко, Как медленный вопрос… Так: звуки всё растут, Но будто бы один задумался глубоко, Взглянул и проронил: Да что же это тут? И сразу говор встал: Да, да, мы тоже, тоже, Мы тоже думаем об этом, и давно! А голос одного еще подумал строже И как швырнет озёмь: Да скинем! Всё равно! На миг замолкло всё. Ведь все боялись слова И ждали все его… И вот оно… Долой! Вдруг прокатился рев, а после цельный, снова, Еще ударил раз, безбрежный, громовой… А тенор первого, уж опьянев от крика, Звенит в истерике… А там-то гром и смех, Грегочет глубина, прорвалась, спорит дико, Берут оружие, и много, много всех… Они звенят, свистят, они уж не боятся, Они разрушат всё, им надо разрушать… Вот стали новые и новые вливаться… Нет, их никак теперь ничем не удержать. А, строятся уже, ровнее крик ответный… Он уж торжественен. Да, это весь народ, В колонны сомкнутый, восторженный, несметный, Народ, который встал и умирать идет. И нет уж первого, а говор развернулся И, слившись, ритмом шел и лозунг повторял… Ах, нет! Он крикнул вновь… Он, тенор, обернулся И бодро, молодо, так звонко закричал. И рявкнули в ответ на пламенные ноты Басы мильонами и стали грохотать… Я слушаю, нет, я… я вижу бой, высоты, Я с Марсельезой сам иду, чтоб умирать. |
