«Среди домов (которых страшно много!)…» Среди домов (которых страшно много!) И грубо-размалеванных афиш Есть несколько почти беззвучных ниш. И в нишах выявлено имя Бога. С панели сразу попадаю в тишь. Я в тишину внезапную вошел. И я дрожу? Но почему? Престол, И темнота, и древний лик Предтечи, И тоненькие, женственные свечи Из воска непорочных пчел… Как мрачно серебро мистичных риз На мертвенных святых, святых бесспорно! И еле брошен в темноту эскиз Каких-то девичьих и столь покорных И слабых-слабых плеч, склоненных вниз… А я не знал! И на моей планете Есть чье-то отношение к «тому»?! К Не-Суете и… и… к Нему! А я не знал! Не верил никому, Что есть неотрицающие дети! О, запах ладана! О, запах тленья! Здесь Истина прияла страшный лик, Невыносимый, как внезапный крик, Свой лучший, глубочайший лик Смиренья… Бегу, бегу, и потрясен, и дик! Из храма сразу попадаю в гам. Афиша на заборе объявляет, Что господин профессор Игрек нам Прочтет еще доклад, тогда и там, Что атом абсолюты отрицает. СУЛАМИТА Оглянись, оглянись Суламита, и мы посмотрим на тебя… Соломон. Песнь песней ИДЕАЛ Я знаю женщину и родину, которым Я посвятил себя как молодой монах. Как странно, никогда я их не встретил взором! Но как я их познал в готических лесах Пред морем северным, спокойным мельхиором… И коммендацию я им принес в мечтах. О, родина души! Там кипарисы-йоги, Благочестивые и черные, ведут В зловеще-белые, прохладные чертоги, И гобелэном тень упала на дороги… Там маки страстные болезненно цветут, Там ряд могильных плит, углы их четко строги, Бамбук, и эвкалипт, и зной, и тишь… Ах, тут Вассалы Сатаны псалмы любви поют, Иль, может быть, устав творить Добро и Суд, На оргиях грустят, развратничая, боги… И здесь… и здесь – она. Но как она ужасна На том, что правильно, печально и прекрасно! Стоит на мраморе худа, мала, черна, С искривленным лицом прелестная она И чистит апельсин, и в смехе отчеканен Стальной и наглый бунт бесстыднейшего дна… В ней дерзко человек осмеян и изранен, В ней Саломея есть, Сафо, Кармен, Нана, А рядом с ней стоит, как сплин и глубина, Как изваяние, и угловат, и странен, В костюме клетчатом ужасный англичанин! Зной. Кипарисы. Даль. И воздух чуть туманен… О, родина моя, где в траурные краски Закутались, как в газ, уродливые маски! «Она любила? Да. И даже очень много…»
Она любила? Да. И даже очень много. В альбоме бабушки французские стихи, И перекатный гром, как гулкий грохот Бога, И в тяжких словарях сухие лепестки; Оркестр часовщика, спешащий, стоголосый, Как общество людей или пчелиный рой, И те неловкие, угрюмые вопросы, Что порождаются живущими душой; Святого черного над чистою постелью, И шелесты без слов чуть уловимых дум, Бестрепетный закат, положенный пастелью, Духи Rue de la Paix, и раковины шум… Ее душа была совсем сентиментальной? Нет, вовсе, вовсе нет! Скорее ледяной, Пустой и смелою и даже не печальной… Ее душа была вдовой. «Как мрамор, женщина застыла утомленно…» Как мрамор, женщина застыла утомленно, Замученное мной, другое существо… И полный, полный мрак… Как пусто, как бездонно! И как монахиня, как мертвая Мадонна, К ней роза белая упала на плечо… А на ковре лежат бессильными телами, Как убиенные, рубашка, юбка, шелк… Она вцеплялась в них отчаянно руками, А я в них путался дрожащими когтями, Сверкая парой глаз в проклятой тьме, как волк. Застыла на лице гримаса отвращенья; Как плеть покорная, висит ее рука… Не знаю, кто она… Но каждое мгновенье Терзает что-то мозг, что было преступленье, Что эта голая жалка и далека… О, я молчу, как смерть! Мне странны ледяные Ее колени, стан, чуть дышащая грудь… Мы змеи мертвые! Мы с ней глухонемые!.. И так же, как и мы, таинственно чужие В окно глядят миры – Луна и Млечный Путь. Жесток, как манекэн, холодный, истомленный, И жажда гибели, и истин, и глубин, Я листья розы рву… покойницы… Мадонны… И погружаюсь в тьму, и чую мрак бездонный, Стремглавный бег минут и то, что я один. CHIMERISANDO Я в шахматы играл с одним евреем, странно Напоминавшим мне рисунки древних Фив, Когда мечтательно, печально, бездыханно Упала на доску, фигуры повалив, Разбившись о стекло сквозной беседки парка, Миниатюрная, пернатая дикарка. Ах, труп был женственным и полным тихой муки, Как неоконченный, прозрачнейший сонет, Как та, которую замучил я от скуки И о которой я грустил так много лет… Я гладил теплый труп, старался делать больно, Но, нет, она была безмолвна и безвольна!.. А на доске меж тем, среди фигур узорных, Как та, другая, та, которую люблю Я до сих пор еще, шла королева черных, Стройна, черства, мертва, к тупому королю, И странный мой партнер вдруг стал эмблемой Рока, А всё вокруг меня спокойно и жестоко. |
