«Как тяжело… Как жжет меня сознанье…» Как тяжело… Как жжет меня сознанье, Что робок я, я – маленький червяк… Что все дела, все мысли, все страданья – Легки, малы и что их много так. Как грустно мне, что будет время – снова Проснутся песнь, ненужный, пошлый смех, И старый спор, и блуд веселый слова, И крик, и шум, и мелкий страх и грех. Да, буду я с детьми пустыми мира Смеяться, петь и им рукоплескать… Нет, больше!.. Я… я им в разгаре пира Сам о себе начну повествовать… Я расскажу бесстыдно про паденья, Я надсмеюсь над молодой тоской, Шутя, отдам и эти им мгновенья, Водящие сейчас моей рукой. И буду я участием грязниться, Участьем их! Зачем я бережу Себя один? О, если бы забыться Иль умереть… Да, да, я расскажу… ВЕЛИКИЕ ГОДЫ Как в математике, так и в социологии, мы можем взять среднюю величину… Масса именно и состоит из средних людей… Кетлэ Бывали великие годы, Когда потрясались устои И думали массы народа, Рождались пророки, герои, И мысль их, растя неустанно, До шири небес доходила. И мука, и вера, и сила В них вопль вырывали: «осанна!» Работой забитые мысли О жизни, о правде, о Боге Вдруг властно вставали и висли Над странами тучей тревоги. И копья ковались в деревне, И страшные песни певались… Все страсти людей подымались И горе, и тяжко и древне… И главное было, что сразу Вдруг многие знали другое, Смысл мира, невидимый глазу, Могучее и неземное. Но мысли, впервые свободны, Лишь смутно касалися Тайны: Усилия были отчайны, Но были темны и бесплодны. Надежды уйти от стенанья, От юдоли, лжи и печали, Рождали лишь кровь и мечтанья И дикие споры рождали. И властной рукой середина В пределы смыкала восторги: Под смех мещанина на торге Всё вновь побеждала рутина. «В моей душе, и сумрачной, и ждущей…» В моей душе, и сумрачной, и ждущей, Всходило солнце раз, когда-то был рассвет, Листва мечты, весенней и цветущей, Затрепетала вся его лучам в ответ, И я, сквозь тьму долин и тающий туман, Уж видел острова, лазурный океан… В моей душе, исполненной сомненья, Неумолимо гас загадочный закат. Я молча ждал последние мгновенья И вечной ночи я мучительно был рад. Последний луч, как меч, взметнулся и пропал, И с криком рвущимся Avaykn я упал. Но кто ж мой склеп в душе недвижно-черной Теперь вдруг превратил в ликующий чертог, Поставил яств и в суете позорной Кто эти жалкие фонарики зажег? Зачем, хихикая, какой-то низкий гном Распоряжается в святилище моем? Какая чернь среди гробов толпится, Вокруг фонариков и пляшет и поет? Ведь солнца нет! Кто ж, всё забыв, мириться Мне с огоньком советы подает? О нет, смеетесь вы! Я не приму ваш дар… Гасите же огни иль я зажгу пожар! МАКИ Цветы в саду взрастаю я И не срываю – мне их жалко. Белеет лилия моя, Как непорочная весталка, Трепещет роза, страсть тая, И Гретхен, милая фиалка… Я вижу символы в растеньи, Зову цветы по именам, В их солнца нежном вожделеньи, В их переменчивом цветеньи Ищу сравнений к тем годам, Что не вернутся больше к нам. Но есть цветы, что я срываю; Срываю раньше, чем они Увидят красочные дни; Бутоны рву и раздеваю И листья тонко расправляю – То маки. Маки, как огни… Я не ращу их; зорко око Завидит всюду те цветы. Растить их было бы жестоко: О, приглядись, увидишь ты – Они ярки красой порока, Они прекрасны и пусты. Пусть гибнут маки, гибнут рано. Недобры маки: средь бурьяна Они растут, где пыль и сор, И стройность тонкого их стана И лихорадочный убор Других цветов волнуют взор. И если мак, еще не живший, Насильно листья распустивший, Так молод, болен, ярок, смят, Впивает свет и смерти яд, Я, молодой и не любивший, Я рад. «Два лица у всех нас в мире…» Два лица у всех нас в мире, Все, как Янус, мы живем; Мы в толпе, в труде, на пире, Знаем всё, всё нипочем. А одни – двуликий Янус Виден обликом другим: Ignoramus! Ignoramus! – Мы тогда себе твердим. СРЕДИ КНИГ Как Фауст, когда-то здесь я, веривший в познанье, И философию, и физику постиг. Ты видела мое прилежное старанье, О, библиотека прочувствованных книг… Мои друзья – Панург и злобный Мефистофель – Со мной шептались здесь, что жизнь есть суета; Здесь загляделся я на четкий, умный профиль Христа, когда-то где-то жившего Христа… И то Его глазам, то этим двум безбожным И «да» я говорил, и говорил я «нет», И стал угрюмым я, и злым, и осторожным… Моим любимцем был тогда один Гамлет. Безумный, милый принц. Как твой, мой голос горек, И я на кладбище: средь книг – среди могил, Я роюсь в прахе их, твердя – о бедный Иорик, – Я, как и ты, один, задумчив и без сил… Открою наугад… Ах, этот томик черный Мне много осветил печальным светом в мгле. «Как гнусны, как безумны, как позорны Деянья человека на земле»… |
