II Это было за колонной, Только я здесь находился. Я галантно пред Мадонной За убийство извинился. В плащ закутавшись по очи, Шляпу сдвинувши на брови, В закоулках я средь ночи Быстро скрылся прочь от крови. Выпив дома три бокала, Спал я сном Святого Духа. Я не знал, что всё видала В храме нищая старуха. Мой слуга отчайным стоном Разбудил меня, проклятый! «О, синьоро! Под балконом Королевские солдаты!» Я взглянул в окно… Отместка! Под окном солдаты… масса… «Эй, – кричу слуге, – Франческо! У меня есть где-то ряса… Мигом вымочи и мигом С чердака неси солому». Мой слуга привык к интригам И пошел искать по дому. Чрез минуту мокрой рясой Был Франческо я обязан И соломой, как кирасой, Точно чучело, обвязан. За дверьми я слышу шпоры, Говор, шарканье ботфорта… А, жандармы! мушкатеры! Ну, увидят черти черта… 1913 На пути от Сицилии в Салоники У ОЗЕРА Заслушавшись Бога, застыла Трущоба в смиреньи и мощи. Болот необъятная сила Хранит изначальные рощи. Здесь тихо, здесь свято, здесь дико, Здесь втоптана лосем дорожка… В болотах желтеет морошка, А склоны багрит земляника. Шепча, заговорщики-ели Сплотились сплошною стеною Вкруг озера, темной купели С студеной, прозрачной водою. Украсили мхи его пышно, И лес хоронит его зорко, И точно колдунья озерко – Коварно, глубоко, неслышно… Лишь солнце, покорное смене, Звучащей в покое природы, Печальные, строгие пени, Как думы, положит на воды, – На это озерко из чащи, С главою, опущенной долу, Выходит послушник молчащий И молится Лавру и Фролу. Июль 1913 «Как вещий сон года, но всё трудней дорога…» Как вещий сон года, но всё трудней дорога На всё дерзающих, безмолвных размышлений. Я создан для того, чтоб познавать жизнь Бога В потоке суеты и в мраке утомлений. Мой хладнокровный взор читает в пестрой смене Бесстрастный приговор, висящий над землею, И складываю я безумства впечатлений В путь предначертанный, свершаемый и мною. А сердце лишь на миг, о, лишь на миг, согрето Улыбкой, музыкой, влюбленностью, природой… Зачем-то уронил на землю Бог поэта И наделил его печалью и свободой. Июль 1913 Constantinopoli «Тишина лесная, успокой меня…»
Тишина лесная, успокой меня. Дай мне, дай заслушаться молодого дня. Тишина, дала же ты чуткость всем вокруг – Диким козам – трепетность, ласковость, испуг, Белкам страсть веселую к шуткам и проказам, Мудрость наших бабушек совам большеглазым, Зайцам игры странные в пятнах полнолунья, Змеям же – внимательность… Дай и мне, колдунья! Дай мне безрассудочность, нежность и улыбку, Дай мне струны на душу, душу – точно скрипку И на ней далекие шорохи сыграй… Тишина лесная, дай мне душу, дай! 28 июля 1913 Волма «Есть жизнь глубокого, последнего покоя…» Есть жизнь глубокого, последнего покоя У заключенных в камеру навек. Поток ненужных грез, без ясности, без зноя, Рождает ко всему холодный человек. Он уж привык к тюрьме, тюрьма к нему привыкла, Гнет вечно-серых стен съел краски, слезы дум, Один и тот же ритм заученного цикла Выстукивает дни, как шум машины, шум… Он знает щели стен, иероглифы, метки, И, странно дружествен, он гладит свой гранит; Шагая целый день наискосок по клетке, Бормочет что-то он… А ночью крепко спит. Как то, что не было, «жизнь там», «тогда» мелькает; Застыли в тьме года, как мертвые глаза… Он по привычке лишь нередко размышляет, Как можно убежать, хоть убежать нельзя. И так и я живу. Свободный от сомнений, Отчаянья, надежд, я по свету брожу, Но люди, звезды, мир, всё – стены или тени, А я по камере наискосок хожу… 28 июля 1913 Волма «Я часто брожу в одном брошенном парке…» Я часто брожу в одном брошенном парке, Влюбленный, молчащий, усталый… Там дом есть и в доме есть своды, и арки, И страшные, длинные залы. И окна, высокие окна, при свете Луны, этой лилии Бога, Торжественным рядом блестят на паркете Недвижно, и четко, и строго. Зачем я брожу в этом доме забытом, Хоть всё в этом доме пугает? Прелестная белая дама по плитам Там в полночь чуть слышно блуждает. По платью протянуты ленты, разводы, И кружево, складки валлонов, По моде, что вышла давно уж из моды, Не меньше, чем двести сезонов! Шаги ее медленны и неуклонны, И нет их нежней и жесточе, И тихи, огромны, безумны, бездонны Ее молчаливые очи! Ах, взор ее падает тише и строже, Чем месяц в оконные рамы! Но мне всё равно – я умру всё равно же От взгляда какой-нибудь дамы! 6 августа 1913 Волма |
