— Для моих любимых покупателей магазин никогда не закрывается, мистер Франкель, а вас я тоже включил в этот список. Проходите. — Мистер Гонт протянул руку.

Эверетт отпрянул. Лиланд Гонт рассмеялся и отошел в сторону, пропуская юного медбрата внутрь.

— Я правда не могу остаться… — начал было Эверетт, но почувствовал, что ноги сами несут его в полумрак магазина, как будто они лучше знают, что делать.

— Конечно, — сказал мистер Гонт. — Целитель должен являться вовремя, разрывая оковы болезни, стягивающие тело, и… — его улыбка стала еще лучезарнее, — …изгоняя бесов, отягчающих дух. Я прав?

— Наверное, — сказал Эверетт. Когда мистер Гонт закрыл дверь, он почувствовал легкий укол беспокойства. Оставалось надеяться, что с трубкой все будет в порядке. А то иногда ведь машины взламывают. Прямо средь бела дня.

— С трубкой ничего не случится, — утешил его мистер Гонт. Он извлек из внутреннего кармана простой конверт, на котором было написано: Моей единственной любви. — Вы помните, что вы мне обещали? Устроить небольшой розыгрыш, доктор Франкель?

— Я не док…

Мистер Гонт так грозно нахмурил брови, что Эверетт невольно отпрянул, прикусив язык.

— Вы помните или нет? — резко спросил мистер Гонт. — Вам лучше поторопиться с ответом, потому что я уже не настолько уверен касательно трубки, как секунду назад.

— Помню! — встревоженно сказал Эверетт. — Салли Рэтклифф! Логопед!

Грозовая туча посреди лба мистера Гонта более или менее рассеялась. Эверетт Франкель тоже слегка расслабился.

— Правильно. И сейчас наступил этот самый момент, доктор. Держите.

Он протянул конверт. Эверетт взял его, тщательно избегая прикасаться к руке мистера Гонта.

— Сегодня в школе выходной, но юная мисс Рэтклифф сидит в учительской, заполняет журналы, — сказал мистер Гонт. — Я понимаю, что это немного не по пути к ферме Бургмайеров…

— Откуда вам все известно? — поразился Эверетт.

Мистер Гонт нетерпеливо отмахнулся.

— …но на обратном пути вам ничто не мешает туда заехать.

— А как…

— А поскольку ко всем посторонним в школе, даже когда там нет учеников, относятся подозрительно, вы объясните свое появление необходимостью навестить местную медсестру. Так?

— Если она там, то, наверное, так, — сказал Эверетт. — На самом деле мне действительно надо туда заглянуть, потому что…

— Вы не забрали записи о вакцинации, — закончил за него мистер Гонт. — Вот и чудненько. На самом деле ее там не будет, но вы же не можете знать заранее? Просто постучитесь в медпункт и уйдете. Но по пути… не важно, туда или обратно… я попрошу вас подложить этот конверт в машину, которую мисс Рэтклифф одолжила у своего молодого человека. Положите его под сиденье водителя… но так, чтобы один уголок торчал наружу.

Эверетт прекрасно знал, кто этот «молодой человек мисс Рэтклифф»: учитель физкультуры у старших классов. Имея право выбора, он предпочел бы подшутить над самим Лестером Праттом, а не над его невестой. Пратт был накачанным молодым баптистом, из тех, что ходят в синих спортивных костюмах с белыми лампасами на штанах. Люди его типа выделяют через поры не только пот, но и Иисуса, причем в равных (и немалых) количествах. Эверетту он не нравился. Иногда он гадал, переспал уже Лестер с Салли или нет — вот уж рыбка что надо. Он был уверен, что ответ скорее всего отрицательный. А еще он думал, что, когда Лестер слишком уж распаляется во время всяких там обжиманцев на крыльце дома, Салли скорее всего заставляет его делать приседания или бегать вокруг дома, чтобы он слегка поостыл.

— Салли опять ездит на праттмобиле?

— Да, — сказал мистер Гонт. — Вы уже закончили упражняться в остроумии, доктор Франкель?

— Ну, вроде, — смутился тот. На самом деле он испытал чувство глубочайшего облегчения. С самого начала его несколько тревожила эта «шутка», на которую он согласился. Теперь он понял, что напрасно беспокоился. Мистер Гонт не заставил его подложить хлопушку ей в обувь или налить слабительного в шоколадное молоко… А от конверта много ли вреда?

Мистер Гонт вновь улыбнулся своей сияющей улыбкой.

— Вот и хорошо, — сказал он. Он шагнул к Эверетту, который не на шутку перепугался — подумал, что мистер Гонт собирается пожать ему руку или даже обнять его.

Эверетт поспешно попятился. Мистер Гонт, в свою очередь, обошел его, подошел к входной двери и широко ее распахнул.

— Наслаждайтесь своей трубкой, — сказал он. — Я вам не говорил, что когда-то она принадлежала сэру Артуру Конан Дойлю, создателю великого Шерлока Холмса?

— Нет! — вырвалось у Эверетта Франкеля.

— Конечно же, не говорил, — сказал мистер Гонт, улыбаясь. — Ведь это было бы неправдой… А я никогда не лгу, когда речь идет о бизнесе, доктор Франкель. И не забудьте вашего маленького обязательства.

— Не забуду.

— Тогда доброго вам дня.

— Вам того ж…

Но говорить было уже не с кем. Дверь с опущенной шторой закрылась за его спиной.

Пару секунд Эверетт просто стоял, тупо таращась на дверь, потом медленно побрел в сторону своего «плимута». Если бы кому-нибудь вздумалось заставить его написать отчет о только что завершившемся разговоре — что он говорил мистеру Гонту и что мистер Гонт говорил ему, — то результат вышел бы плачевный, потому что Эверетт почти ничего не запомнил. Он чувствовал себя как человек, которому вкатили разумную дозу легкого наркотического обезболивающего.

Первое, что он сделал, уже сидя снова за рулем, — открыл бардачок, положил туда конверт с надписью «Моей единственной любви» и достал трубку. Единственное, что он запомнил, — как мистер Гонт поддразнил его, сказав, что это была трубка великого Конан Дойля. Он ведь почти поверил. Глупость какая! Стоит лишь взять эту вещицу в зубы и сжать мундштук, чтобы это понять. Настоящим владельцем этой трубки был Герман Геринг.

Эверетт Франкель завел машину и медленно выехал из города. Пока он ехал к бургмайеровской ферме, ему пришлось всего дважды сворачивать на обочину. Чтобы убедиться, насколько ему идет эта трубка.

Альберт Гендрон держал стоматологическую клинику в Касл-билдинг, уродливом кирпичном образовании, расположенном напротив здания муниципалитета и приземистой бетонной кубышки, где размещалось окружное Управление по водоснабжению. Касл-билдинг отбрасывало свою тень на реку Касл и на Оловянный мост аж с 1924 года; в нем нашли пристанище три из пяти адвокатов округа, окулист, лор, пара независимых агентов по недвижимости, консультант по кредитованию, контора «Горячий звонок» и багетная мастерская. Полдюжины остальных офисов в данный момент пустовали.

Альберт, который был стойким приверженцем и прихожанином Богоматери Тихих Вод еще со времен старого отца О’Нила, уже начал сдавать; его волосы, когда-то черные, теперь превратились в пепельные, его широкие плечи согнулись, но он по-прежнему оставался мужчиной невероятных размеров: шести футов семи дюймов роста, двухсот восьмидесяти фунтов веса. Он был самым крупным человеком в городе, если не во всем округе.

Он медленно поднимался по узкой лестнице на четвертый, самый верхний этаж, останавливаясь между пролетами для того, чтобы перевести дух и прислушаться к сердечным шумам, которые, как говорит доктор Ван Аллен, у него таки есть. На середине последнего пролета он увидел лист бумаги, прилепленный к матовому стеклу двери его офиса, на котором было написано: АЛЬБЕРТУ ГЕНДРОНУ, ДОКТОРУ СТОМАТОЛОГИИ.

Он сумел разглядеть обращение, несмотря на то что до двери оставалось еще пять ступенек, и его сердце забилось сильнее, наплевав на шумы и на все остальное. И вовсе не напряжение заставило поршни в его двигателе двигаться быстрее — это была ярость.

СЛУШАЙ ТЫ, ЖИВОГЛОТ ВОНЮЧИЙ! — было написано в самом верху листка ярко-красным маркером. Альберт сорвал листок с двери и быстро его прочел. Читая, он дышал носом — шумно и мощно, как паровоз. Сейчас он был похож на разъяренного быка.