— Да! Да! Да!

— Туз, ты мерзкий и отвратительный. Обожаю таких людей, — сказал мистер Гонт и отбросил Туза к стене. Туз сполз на пол и уселся на корточки, дрожа и всхлипывая. Он смотрел в пол. Боялся поднять глаза. Боялся еще раз увидеть это чудовищное лицо.

— Если ты хотя бы подумаешь не послушать меня, я устрою тебе сафари по всем кругам ада. Получишь ты своего шерифа, не беспокойся. Кстати, сейчас его даже нет в городе. Ладно. Вставай.

Туз медленно поднялся на ноги. Голова гудела, порванная рубаха висела бахромой.

— Хочу тебя кое о чем спросить. — Мистер Гонт снова стал вежливым и улыбчивым, в его прическе не сдвинулось ни волоска. — Тебе нравится этот городок? Ты его любишь? Висят ли в твоей загаженной норе фотографии с его видами, чтобы напоминать о его деревенском шарме, о временах, когда деревья были большими, а конфеты — желанными?

— С чего бы вдруг? — сказал Туз нетвердым голосом, дрожавшим в такт сбивчивому сердцебиению. С громадным усилием он выпрямился. Ноги подкашивались, как переваренные спагетти. Он облокотился о стену, с опаской поглядывая на мистера Гонта.

— Сильно бы ты расстроился, если бы тебе я предложил стереть этот сраный маленький бург с лица земли? Раз уж ты все равно ждешь шерифа, так хоть будет пока чем заняться.

— Я… я не знаю, что значит бург, — нервно проговорил Туз.

— Почему-то я не удивлен. Но ты же понял, что я имел в виду?

Туз вернулся мыслями в прошлое. Давным-давно, много лет назад, четверо сопляков обманом забрали у него и его друзей (в те годы у Туза еще были друзья, ну… или приятели… в общем, ребята, с которыми он тусовался) одну вещь, которая была очень ему нужна. Потом они поймали одного из этих сопляков — Горди Лашанса — и повыбили из него дерьмо, но это было уже не важно. Сейчас Лашанс стал большой шишкой — писателем. Живет в другом конце штата и, наверное, задницу подтирает десятидолларовыми бумажками. Тогда сопляки победили, и с тех пор жизнь пошла наперекосяк. Именно тогда от него отвернулась удача. Двери, прежде распахнутые для него, позакрывались одна за одной. Постепенно он стал понимать, что он уже не король, а Касл-Рок — не его королевство. Если когда-то так было, то после того Дня труда — когда эти шкеты забрали у них ту вещь, принадлежавшую им по праву, Тузу и друзьям, — все изменилось. Тогда ему было шестнадцать. А к тому времени, когда он мог на законных уже основаниях пропустить пару стаканчиков в «Тигре», Туз из короля превратился в солдата со споротыми погонами, который пробирается сквозь вражескую территорию.

— Ненавижу этот гадский сортир, — сказал он Лиланду Гонту.

— Хорошо, — сказал мистер Гонт. — Просто великолепно. У меня есть друг… сидит в машине чуть дальше по улице… который поможет тебе в этом деле. Шериф никуда не денется… и плюс еще целый город. Ну как, звучит? — Он поймал взгляд Туза. Тот неуверенно заулыбался. Голова уже не болела.

— Черт, — сказал он. — Звучит шикарно!

Мистер Гонт запустил руку в карман и достал маленький полиэтиленовый пакет, в какие обычно заворачивают бутерброды, наполненный белым порошком. Он отдал пакет Тузу.

— Пора за работу, — сказал он.

Туз взял пакет, по-прежнему глядя мистеру Гонту в глаза.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов.

Бастер увидел, как последний человек из заходивших в аллейку, выходит обратно. Порванная рубашка висела на нем неровными полосками, в руках он нес ящик. За пояс джинсов у него были заткнуты два пистолета.

Крайне встревоженный, Бастер перебрался назад, а человек, в котором он узнал Джона Мерилла по прозвищу Туз, подошел прямо к микроавтобусу и поставил ящик на землю.

Туз постучал в окно.

— Дядя, заднюю дверь открой. Нас ждут великие дела.

Бастер опустил стекло.

— Убирайся отсюда, — пискнул он. — Убирайся, мерзавец. А то я полицию вызову.

— Флаг тебе в руки, — хмыкнул Туз.

Он вытащил из-за пояса пистолет. Бастер напрягся, а потом Туз протянул пистолет ему, ручкой вперед, и Бастер ошалело моргнул.

— Бери давай, — нетерпеливо сказал Туз. — И открой заднюю дверь. Если ты не понимаешь, кто меня послал, то ты, выходит, еще тупее, чем кажешься. — Он протянул свободную руку и пощупал парик. — Какие у нас волосики. Просто красавчик.

— Перестань, — сказал Бастер, но угроза и злоба исчезли из его голоса. Трое решительных крепких мужчин способны на многое, говорил мистер Гонт. Я тебе кое-кого пришлю.

Но Туз?! Туз Мерилл?! Он же преступник!

— Слушай, — начал Туз, — если ты хочешь переговорить с мистером Гонтом, то он все еще там. Но, как ты, наверное, мог заметить, — он провел рукой по длинным лохмотьям разодранной рубахи, — он сейчас несколько не в настроении.

— Стало быть, это ты мне поможешь от них избавиться? — спросил Бастер.

— Вот именно, — сказал Туз. — Мы весь город превратим в одно большое жаркое. — Он поднял ящик. — Хотя, как мы должны все это провернуть с одним ящиком взрывателей, мне не понятно. Он сказал, что ты знаешь.

Бастер не смог сдержать улыбку. Он поднялся, прошел к задней дверце и открыл ее.

— Кажется, знаю, — сказал он. — Залезайте, мистер Мерилл. Нам предстоит небольшая поездка.

— Куда?

— Для начала на городскую автобазу. — Бастер все еще улыбался.

Преподобный Уильям Роуз, впервые вступивший на кафедру Объединенной баптистской Церкви Касл-Рока в мае 1983-го, был, без сомнения, чистейшей воды фанатиком. К сожалению, он также был полон непреходящего энтузиазма, порой бывал остроумен — своеобразно и даже жестоко — и имел поразительную популярность среди своей паствы. Его первая проповедь в качестве лидера касл-рокских баптистов стала символом приближающихся перемен. Она называлась: «Почему католики — исчадья ада». С тех пор эта мысль, чрезвычайно популярная среди его прихожан, пронизывала все его выступления. Католики, объяснял он, есть нечестивые, заблудшие создания, поклоняющиеся не Иисусу, а женщине, избранной, чтобы выносить Его во чреве своем. Стоит ли удивляться, что они склонны к греховному заблуждению и в других вещах?

Он разъяснял своей пастве, что католики преуспели в искусстве пытки во времена инквизиции; что инквизиторы сжигали на кострах истинно верующих, и так продолжалось до конца девятнадцатого столетия, когда героические протестанты (баптисты в основном) положили конец этому непотребству; что за всю историю католической церкви сорок разных Пап состояли в порочной греховной связи со своими матерями, сестрами и даже незаконными дочерьми; что Ватикан был построен на золото, награбленное у протестантских мучеников и порабощенных наций.

Эта невежественная болтовня, разумеется, не была новостью для католической церкви, которой уже сотни лет приходилось бороться с подобными ересями. Большинство современных священников пропустили бы подобные излияния мимо ушей или даже превратили бы их в невинную шутку. Но отец Джон Брайхем был не из тех, кто пропускает мимо ушей облыжные обвинения. Наоборот. Вздорный, кривоногий ирландец, Брайхем был из породы людей, напрочь лишенных юмора, и на дух не выносил дураков, тем более напыщенных дураков вроде преподобного Роуза.

Он терпел резкие выпады Роуза почти год, прежде чем разразиться ответной речью со своей собственной кафедры. Его проповедь, напрямую и без всяких намеков, называлась: «Грехи преподобного Вилли». В ней баптистский священник характеризовался как «псалмолюбивый упертый осел, который считает, что Билли Грехэм ходит по воде, а Билли Сандей сидит по правую руку от Господа, Отца Всеблагого».

В то же воскресенье преподобный Роуз и четверо его самых крепких и представительных дьяконов нанесли визит отцу Брайхему с тем, чтобы поставить его в известность, что они крайне обижены и возмущены злобной клеветой, высказанной им на проповеди.