— Ну чего тебе стоит? — взмолился Норрис. — Сам его оштрафуй!

— Не могу. На следующей неделе у меня встреча с чиновниками городской управы насчет выделения ассигнований.

— Он уже меня ненавидит, — с отвращением скривился Норрис. — Я это знаю.

— Бастер всех ненавидит, кроме своей жены и матери, — сказал Алан. — Впрочем, я не уверен насчет жены. Но факт остается фактом: только в прошлом месяце я семь раз его предупреждал, чтобы он не парковался на нашей единственной площадке для инвалидов. Пора принимать меры.

— Ага, предупреждал его ты, а рисковать своим местом буду я. Замечательно. — Норрис Риджвик выглядел как живая иллюстрация к печальному рассказу «Когда с хорошими людьми случаются гадости».

— Расслабься, — успокоил его Алан. — Ты налепишь ему на ветровое стекло квитанцию на пятидолларовый штраф. Он придет ко мне и потребует тебя уволить.

Норрис застонал.

— Я откажусь. Потом он скажет, чтобы я порвал квитанцию. Я опять откажусь. А на следующий день, когда он немного остынет и выпустит пар, я ему уступлю. И когда я приду на следующее заседание по ассигнованиям, он будет мне обязан.

— Да, а чем он будет обязан мне?

— Норрис, ты хочешь новый импульсный радар или как?

— Ну…

— А как насчет факса? Мы уже больше двух лет говорим про факс.

Да! — завопил деланно оживленный голос у него в голове. Ты начал говорить об этом, когда Энни и Тодд были еще живы, Алан. Помнишь? Помнишь то время, когда они были живы?

— Наверное, — сдался Норрис. Он потянулся за своей книжкой штрафных квитанций. У него на лице было написано огроменными буквами: Капитуляция и Уныние.

— Молодец, — с наигранной сердечностью отозвался Алан. — Я буду у себя в кабинете.

Он закрыл дверь и сразу же позвонил Полли.

— Алло? — раздалось в трубке, и он уже понял, что не будет рассказывать ей про свою депрессию. У Полли хватает своих проблем. Для того чтобы это понять, ему достаточно было услышать всего одно слово. Звук «л» в ее «Алло» был слегка смазан. Так случалось, только когда она принимала перкордан — причем больше одной таблетки, — а она принимала перкордан, только когда боль была слишком сильной. Хотя Полли ни разу об этом не говорила, Алан был уверен, что ей становится страшно от одной только мысли о том, что будет, когда эти таблетки перестанут действовать.

— Как вы, прекрасная леди? — спросил он, откинувшись в кресле и прикрыв глаза рукой. Аспирин не помог. Голова продолжала болеть. Он подумал, что, может быть, стоит попросить у Полли перкордан.

— У меня все хорошо. — Она аккуратно подбирала слова, как бы переходя от одного слова к другому, словно по камушкам через ручей. — Лучше скажи, как ты? У тебя голос усталый.

— Я, как всегда, замучен адвокатами. — Алан решил, что сегодня он к ней не заедет. Она, конечно же, скажет: «Да, Алан, приезжай» и будет рада его видеть, но это лишь еще больше ее утомит. — Хочу пораньше лечь спать. Ты не против, если сегодня я не заеду?

— Нет, дорогой. Так будет даже лучше.

— Что, так плохо?

— Бывало и хуже, — осторожно сказала она.

— Я не об этом спросил.

— Нет, вовсе не так уж плохо.

Голос тебя выдает, врешь ты все, подумал он про себя.

— Хорошо. Что там насчет ультразвуковой терапии? Что-нибудь выяснилось?

— Ага. Но я не могу себе позволить провести полтора месяца в клинике Майо. И не говори, что ты это можешь себе позволить, Алан, потому что я слишком устала, чтобы сейчас с тобой спорить.

— Мне казалось, ты имела в виду Бостонский госпиталь…

— Только на будущий год, — вздохнула Полли. — Они открывают там кабинет ультразвуковой терапии только в следующем году. Может быть.

Потом была долгая пауза, и Алан уже собрался попрощаться, но тут она снова заговорила. Теперь ее голос звучал чуть веселее.

— Утром я заходила в новый магазин. Нетти испекла торт, а я отнесла. Само собой, чисто из вредности — приносить торт на открытие вроде как не полагается. Это правило только что в бронзе не отлито.

— И как оно там? Что они продают?

— Всего понемножку. Если ты станешь меня пытать и угрожать пистолетом, я, пожалуй, скажу, что это магазин диковинок и безделушек, но это будет неверно. Нужно видеть самому.

— Ты видела хозяина?

— Мистер Лиланд Гонт из Экрона, штат Огайо, — сказала Полли, и Алан почувствовал, что она улыбается. — Помяни мое слово, он еще наведет шороху в Касл-Роке.

— А как он тебе показался?

Когда она снова заговорила, улыбка в ее голосе проступила еще явственнее.

— Алан, я тебе честно признаюсь… ты знаешь, я тебя люблю, и надеюсь, что ты меня тоже, и ты для меня самый лучший, но…

— Я тебя очень люблю, — вставил он. Голова потихонечку отходила. И вряд ли это маленькое чудо сотворил норрисовский аспирин.

— …но когда я его увидела, у меня сердце пустилось вскачь. И ты бы видел Розали и Нетти, когда они вернулись…

— Нетти?! — Алан снял ноги со стола и выпрямился в кресле. — Да она же боится собственной тени!

— Да. Но Розали все-таки уговорила ее пойти в магазин вместе — ты же знаешь, бедняжка никуда не выходит одна, — и потом я спросила у Нетти, что она думает про мистера Гонта. Алан, у нее загорелись глаза! Она как будто помолодела. «У него есть цветное стекло! — сказала она. — Чудесное цветное стекло. Он пригласил меня зайти завтра и кое-что присмотреть». Мне кажется, что это самая длинная фраза, которую она говорила мне за все эти четыре года. Потом я сказала: «Ну разве это не мило с его стороны». А она: «Да, очень мило. И знаешь что?» Я, естественно: «Что?» И Нетти сказала: «И я, пожалуй, зайду!»

Алан громко и от души рассмеялся:

— Если Нетти пойдет к нему без дуэньи, я просто обязан увидеть этого человека. Он, наверное, само обаяние.

— И что самое интересное, он совсем не красавец, но крайней мере уж точно не кинозвезда, но у него очень красивые карие глаза. Они буквально горят.

— Осторожнее, леди, — проворчал Алан. — А то я уже ревную.

Она засмеялась:

— Тебе не о чем волноваться. Да, и еще кое-что.

— Что?

— Розали сказала, что, когда они были там с Нетти, в магазин вошла Вильма Ержик.

— Что-нибудь случилось? Они поругались?

— Нет. Нетти просто смотрела на эту Вильму, а та только губы поджала. Так говорит Розали. А потом Нетти вылетела как ошпаренная. Вильма Ержик тебе не звонила насчет Неттиной собаки?

— Нет. Не было повода, — отозвался Алан. — За последние полтора месяца я раз пятнадцать проезжал мимо дома Нетти после десяти вечера. Пес больше не лает. Полли, щенки всегда шумные. А теперь он подрос, и у него хорошая хозяйка. Может, крыша у Нетти слегка набекрень, но с собакой она обращаться умеет. Кстати, а как его звать?

— Бандит.

— Кто, интересно, придумал такую кличку? Впрочем, теперь Вильме Ержик придется искать другой повод для проявления своей стервозности, потому что Бандит отпадает. Хотя она-то повод найдет, я даже не сомневаюсь. В любом случае дело ведь не в собаке; больше никто, кроме Вильмы, не жаловался. Дело в самой Нетти. У людей вроде Вильмы нюх на слабых.

— Да. — Полли стала печально-задумчивой. — Знаешь, однажды вечером Вильма Ержик позвонила ей и заявила, что если Нетти не заткнет своего пса, то она сама лично придет и перережет ему глотку.

— Послушай, — сказал Алан, — я знаю, что Нетти тебе так сказала. Но еще я знаю, что Нетти до смерти боится Вильмы и что у Нетти бывали… проблемы. Я вовсе не утверждаю, что Вильма Ержик этого не делала, потому что я знаю, что она и не на такое способна. Но при этом и не исключаю возможности, что ничего этого не было, а просто у Нетти воображение разыгралось.

Замечание о проблемах Нетти было не очень конкретным, но они оба знали, о чем идет речь. После многих лет сущего ада — замужем за скотом, который издевался над ней как мог, — Нетти Кобб наконец не выдержала и воткнула вилку для мяса в горло своему спящему мужу. Она провела пять лет в Джунипер-Хилл, психиатрической клинике под Августой. Работа у Полли была частью программы по трудовой реабилитации. По мнению Алана, о лучшем нельзя было и мечтать, и тому подтверждение — что состояние Нетти стало значительно лучше. Два года назад Нетти Кобб переехала в собственный небольшой домик на Форд-стрит, в шести кварталах от центра.