— Да, святой отец.

— Тогда у меня есть предложение, — сказал отец Брайхем. — Почему бы мужчинам не встретиться здесь, в зале РК, в то же самое время?

Альберт Гендрон, тяжеловесный мужчина из тех, кого трудно было разозлить, но если уж разозлят, то успокоить еще труднее, медленно встал и выпрямился во весь рост. Весь зал повернулся к нему.

— Святой отец, вы хотите сказать, что эти баптистские недоумки могут попробовать помешать нашим дамам?

— Нет, нет, вовсе нет, — успокоил его отец Брайхем. — Но стоило бы обсудить, как обеспечить, чтобы сама «Ночь в казино» прошла нормально…

— Обеспечить охрану? — с энтузиазмом спросил кто-то из зала. — Охрану, святой отец?

— Ну… скажем, глаза и уши, — сказал отец Брайхем, но с таким видом, что ни у кого не осталось сомнений, что он имел в виду именно охрану. — И если завтра вечером мы соберемся здесь одновременно с дамами, то в случае каких-либо проблем…

Таким образом во вторник вечером «Дщери Изабеллы» собрались в здании по одну сторону от стоянки, а католики-мужчины — по другую. А в то же самое время, на другом конце города, преподобный Уильям Роуз тоже созвал собрание, чтобы обсудить последнюю католическую клевету и распланировать ближайшие мероприятия: изготовление значков и организацию пикетирования «Ночи в казино».

Различные городские скандалы и происшествия, имевшие место в тот день, почти никак не отразились на посещаемости этих сборищ — большинству зевак, болтавшихся возле здания муниципалитета, было абсолютно плевать на противостояние католиков и баптистов. А по мнению представителей двух этих почтенных конфессий, вовлеченных в великое противостояние, пара убийств не идет ни в какое сравнение с назревающей священной заварушкой. В конце концов, когда речь идет о религии, все мирское умолкает.

На четвертое собрание «Баптистских христовых воинов — противников азартных игрищ», как их именовал преподобный Роуз, пришло около семидесяти человек. Это был великий прорыв; на прошлом заседании посещаемость резко упала, но слухи об оскорбительной открытке, подброшенной в почту священника, снова подняли ее на прежнюю высоту. Преподобный Роуз в этой связи испытал несказанное облегчение, но его удивило и раздосадовало отсутствие Дона Хемфилла. Дон обещал прийти, Дон был его правой рукой, сильной правой рукой.

Роуз посмотрел на часы и обнаружил, что уже пять минут седьмого — поздно звонить в магазин и выяснять, не забыл ли Дон о собрании. Все, кто хотел прийти, уже пришли, и преподобный отец собирался воспользоваться моментом, пока не прошло первоначальное возбуждение и интерес. Он дал Хемфиллу еще минуту, потом забрался на кафедру и поднял свои тощие руки в приветственном жесте. Его прихожане — одетые сегодня по большей части в простую повседневную одежду — разошлись по рядам и уселись на деревянные скамьи.

— Давайте начнем сегодняшнее собрание так, как и следует начинать всякое богоугодное дело, — тихо сказал преподобный Роуз. — Склоним наши главы в молитве.

Все склонили «главы», и в эту самую секунду входная дверь с грохотом распахнулась. Несколько женщин вскрикнули, некоторые мужчины вскочили на ноги.

Это был Дон. Он пришел, даже не сняв своего белого фартука, который теперь был весь в крови, что текла из разбитого лба. Его лицо было цвета вареного помидора. Из глаз лились слезы. Под носом, на верхней губе и на складках у рта, засыхали комки соплей.

И еще — от него воняло.

От него несло, как от пары скунсов, которых макнули в бочку с серой, потом обмазали свежим свиным навозом и пустили побегать в закрытой комнате. Эта противная вонь висела над ним ядовитым облаком. Женщины отшатывались от прохода и утыкались носами в свои платки, когда он проходил мимо, хлопая окровавленным передником и не обращая внимания на выбившуюся из-за пояса рубашку. Кое-кто из детей, находившихся в церкви, заплакал. Мужчины рычали от ярости и отвращения.

— Дон! — удивленно вскричал преподобный Роуз. Его руки все еще были подняты над головой, но, когда Дон приблизился к кафедре, Роуз опустил их и безотчетно зажал нос и рот. Он испугался, что его сейчас вырвет. Это был самый кошмарный и отвратительный запах из всех, которые только можно представить. — Что… Что случилось?

— Случилось?! — взревел Дон Хемфилл. — Случилось?! Я скажу тебе, что случилось! Я всем вам скажу, что случилось!

Он развернулся лицом к собранию, и, несмотря на исходящую от него вонь, под его бешеным, диким взглядом все разом затихли.

— Эти сукины дети подложили мне в магазин бомбу-вонючку, вот что случилось! Там было не больше полудюжины покупателей, потому что я вывесил объявление, что сегодня закроюсь пораньше, и слава Богу… но товар уничтожен! Весь! Продуктов на сорок тысяч! Все коту под хвост! Я не знаю, что эти сволочи туда положили, но вонять будет еще как минимум неделю!

— Кто? — боязливо спросил преподобный Роуз. — Чья это работа, Дон?

Дон Хемфилл залез в карман фартука и достал смятую черную ленту с белой отметкой и пачку листовок. Лента оказалась воротничком священника. Он поднял его на всеобщее обозрение.

— А КАК ТЫ ДУМАЕШЬ?! — закричал он. — Мой магазин! Мой товар! Все полетело к чертям собачьим, и как думаешь, кто это?

Он швырнул листовки остолбеневшим членам баптистской христовой армии. Листки разделились в воздухе, как конфетти. Многие из присутствующих потянулись, чтобы схватить бумажки. Они были все одинаковые: на всех была изображена толпа смеющихся мужчин и женщин, сгрудившихся вокруг рулетки.

было написано над картинкой. А под ней:

— Где ты взял эти листовки, Дон? — зловеще прогудел Лен Милликен. — И воротничок?

— Кто-то подбросил их под дверь магазина, — сказал Дон, — как раз перед тем…

Входная дверь снова хлопнула — все едва не повскакивали со своих мест, — но на этот раз дверь закрылась, а не открылась.

— Надеюсь, вам понравится аромат, педики баптистские! — заорал кто-то с той стороны двери. За выкриком последовал дикий, визгливый хохот.

Паства испуганными глазами смотрела на преподобного Уильяма Роуза. Он таращился на них с неменьшим страхом в глазах. В эту секунду что-то зашипело в ящике, спрятанном на хорах. Как и в коробке, спрятанной Миртл Китон, ныне покойной, в зале «Дщерей Изабеллы», в этом ящике (подложенном Сонни Джакеттом, теперь уже тоже покойным) был таймер, тикавший весь день.

Струи едкого дыма поползли через решетки, прорезанные в стенках ящика.

Вот тогда-то в Объединенной баптистской церкви Касл-Рока и началось веселье.

Бабз Миллер тихо прокралась под стены зала собраний «Дщерей Изабеллы», замирая на месте всякий раз, когда сине-белая вспышка молнии озаряла небо. В одной руке она держала небольшой ломик, в другой — автоматический пистолет мистера Гонта. Музыкальная шкатулка, купленная в «Нужных вещах», лежала в кармане мужского пальто, которое она сегодня надела, и если кто-нибудь попытается завладеть этим чудом, то она — можете не сомневаться — накормит его свинцом.

Но кто опустится до такой гадкой и мерзкой низости? Кто захочет украсть у нее шкатулку, когда она еще даже не выяснила, что за мелодию та играет?

Ладно, подумала Бабз, скажем так: я очень надеюсь, что Синди Роуз Мартин сегодня мне не попадется. А если она вдруг объявится, то больше она никому уже не попадется — по крайней мере не в этой жизни. Она что себе думает… что на дуру напала?!

А пока у нее есть одно дело. Так, безобидная шутка. По поручению мистера Гонта, естественно.

Вы ведь знаете Бетси Виг? — спросил мистер Гонт.

Конечно, она ее знала. Она знала Бетси еще с первых классов начальной школы, где они часто вместе дежурили по коридору и считались подружками «не разлей вода».