— Сукин ты сын, — прорычал Норрис.

Пальцы онемели от холодной воды, и болезненная пульсация чуть поутихла, но он знал, что, когда вернется домой, все начнется по новой. Аспирин немного поможет, но о нормальном сне этой ночью можно забыть. Как и о завтрашней рыбалке.

Ну нет, не дождетесь. Я поеду на рыбалку, даже если моя гребаная рука вообще на хрен отвалится. Я столько ждал этого дня, столько к нему готовился, и никакой Дэнфорд На Хрен Бастер меня не остановит.

Он закрыл кран и бережно высушил руку бумажным полотенцем. Пальцы вроде бы не были сломаны, но они уже начали опухать, несмотря на холодную воду. На пальцах на второй фаланге осталась темная красно-пурпурная полоса от проволоки мышеловки. Открытая плоть в том месте, где раньше был ноготь на указательном пальце, сочилась капельками крови, и Норрис снова почувствовал тупую пульсацию.

Вернувшись в пустую контору, он подобрал мышеловку, валявшуюся у стола Джона, и подошел к своему столу. Положил ее обратно в коробку и убрал в верхний ящик стола. Достал бутылочку с аспирином и проглотил сразу три таблетки. Потом собрал оберточную бумагу, салфетки, ленту и бант и выбросил все это в мусорную корзину, прикрыв сверху испорченными и смятыми отчетами.

Норрис не собирался никому рассказывать об этой грязной шутке: ни Алану, ни кому-то еще. Смеяться они не будут, но он знал, что они подумают… или думал, что знал: Только Норрис Риджвик попадется на такие штуки… кому еще придет в голову сунуть руку прямо во взведенную мышеловку?!

Наверное, от какой-нибудь тайной поклонницы… Заходил мистер Китон… признание в любви.

— Я сам разберусь, — сказал Норрис низким и мрачным голосом, прижимая к груди раненую руку. — Как надо и когда надо.

И тут у него в голове вдруг мелькнула тревожная мысль: а что, если Бастер не ограничился мышеловкой, которая в конце концов могла бы просто не сработать? Что, если он забрался к Норрису в дом? А там базуновская удочка, и она даже не заперта; Норрис просто поставил ее в сарае, рядом с сачком.

А что, если Бастер ее сломает?!

— Пусть только попробует, я его самого сломаю, — сказал Норрис вслух. Даже не сказал, а чуть ли не прорычал грозным рыком. Если бы Генри Пейтон — да и любой из его коллег — услышал его сейчас, он бы сильно удивился.

Уходя, Норрис не запер дверь. Даже боль в руке была на время забыта. Сейчас было важно одно: как можно скорее добраться до дому. Добраться до дому и убедиться, что удочка на месте и с ней все в порядке.

Когда Алан тихонечко вошел в комнату, силуэт под одеялом даже не шелохнулся, и он решил, что Полли спит — вероятно, не без помощи перкордана. Он тихо разделся и скользнул в постель рядом с ней. Но, устроившись на подушке, он увидел, что глаза у нее открыты и она внимательно наблюдает за ним. Он даже подскочил от неожиданности.

— Что за таинственный незнакомец покушается на постель девицы? — тихо спросила она.

— Это всего лишь я, — улыбнулся он. — Прошу прощения, что пробудил вас, мадемуазель.

— Я не спала, — сказала она и обняла его за шею. А он обнял ее за талию и притянул к себе. Ему нравилось, когда она была такая сонная и теплая — как живая уютная печка. Ему в грудь на секунду уперлось что-то твердое, и Алан понял, что на груди под рубашкой у Полли надета какая-то штука. Что-то типа кулона, который сразу сместился и повис на красивой серебряной цепочке между ее левой грудью и подмышкой.

— Ты в порядке? — спросил он.

Не разрывая объятий, Полли уткнулась лицом в его шею.

— Нет, — вздохнула она и заплакала.

Алан обнял ее, гладя по волосам.

— Алан, ну почему она мне ничего не сказала… об этой женщине? — немного успокоившись, спросила Полли. Она чуть отодвинулась от него. Его глаза привыкли к темноте, и теперь он сумел рассмотреть ее лицо: темные глаза, темные волосы, белая кожа.

— Я не знаю, — сказал он.

— Если бы она мне сказала, я бы что-то предприняла! Я бы сама пошла к этой Вильме Ержик, и… и…

Сейчас был не лучший момент, чтобы говорить ей о том, что Нетти скорее всего вела игру со своей стороны почти с таким же задором и злостью, как и сама Вильма; что обе — и Нетти, и Вильма — зашли слишком далеко, так что их было уже не остановить. И они сами уже не могли остановиться.

— Сейчас полчетвертого утра, — сказал он. — Не самое подходящее время для разговоров, кто и что должен был сделать. — Помолчав, он продолжил: — Ты вроде бы говорила Джону Лапуанту, что сегодня утром… то есть уже вчера утром… Нетти тебе что-то такое сказала про Вильму. Не помнишь, что именно она сказала?

Полли секунду подумала.

— Ну, тогда я еще не знала, что она говорит про Вильму. Нетти занесла мне лазанью. А мои руки… мне было очень плохо. Она сразу это поняла. Нетти, она иногда где-то витает… витала… но она всегда замечала, если со мной что-то не так.

— Она тебя очень любила, — с грустью сказал Алан, чем вызвал новый поток слез. Он ожидал этого, потому что сейчас ей надо было выплакать эти слезы, иначе они бы сожгли ее изнутри.

Справившись с собой, Полли продолжила:

— Она снова достала эти электроварежки. Только на этот раз они действительно помогли, по крайней мере мне стало легче. Потом она сварила мне кофе. Я спросила, не нужно ли ей домой, и она ответила, что нет. Она сказала, что Бандит охраняет дом, и добавила что-то вроде: «Надеюсь, она наконец оставит меня в покое. Ее что-то не слышно и не видно. Может быть, до нее наконец дошло». За точность я не ручаюсь, но что-то вроде того.

— В котором часу она приходила?

— Где-то в четверть одиннадцатого. Может, чуть раньше, может, чуть позже, но не сильно. А что? Алан, это что-то меняет?

Ложась в постель, Алан думал, что заснет через десять секунд после того, как его голова коснется подушки. Теперь сон как рукой сняло и голова работала вовсю.

— Нет, — сказал он, подумав. — Это ничего не меняет. Просто лишний раз подтверждает, что Нетти думала о Вильме.

— Я до сих пор не могу поверить. Вроде ее состояние улучшилось, причем значительно. Помнишь, я тебе говорила, как она собиралась с духом, чтобы в прошлый четверг в одиночку зайти в «Нужные вещи»?

— Да.

Он расцепила руки и легла на спину. Алан услышал тихий металлический звон и снова не стал заострять на этом внимание. Его мозг обрабатывал информацию, переваривая услышанное от Полли — вертел ее слова так и этак, как ювелир вертит в руках подозрительный камень.

— Я займусь подготовкой похорон, — сказала Полли. — У Нетти есть родственники в Ярмуте. Но они и с живой-то с ней не особенно общались, а уж теперь, когда ее больше нет… вряд ли кто-то из них приедет. Но позвонить им придется. Алан, а мне можно будет зайти к Нетти домой? У нее там была книжка с адресами и телефонами.

— Лучше я тебе ее принесу. Пока доктор Райан не представит отчет о вскрытии, из ее дома нельзя ничего выносить, но если ты просто перепишешь телефоны, большого вреда не случится, я думаю.

— Спасибо.

Ему вдруг пришла в голову одна мысль:

— Полли, а в котором часу Нетти ушла от тебя?

— Без пятнадцати одиннадцать, наверное. Иди в одиннадцать. Вряд ли она просидела тут целый час. А что?

— Нет, ничего, — сказал он. Если бы Нетти пробыла у Полли достаточно долго, у нее просто физически не хватило бы времени вернуться домой, обнаружить мертвую собаку, собрать камни, написать записки, привязать их к камням, дойти до дома Вильмы и перебить там все окна. Но если Нетти пробыла у Полли только до десяти сорока пяти, у нее оставалось в запасе добрых два часа. Времени, как говорится, вагон.

Эй, Алан! — это был тот же фальшиво-приветливый голос, который обычно заводил разговоры об Энни и Тодде. Тебе оно надо — во всем этом копаться?! По-моему, тут и так все ясно.

Ясно-то ясно, но у Алана все равно оставались сомнения. Было здесь несколько неувязок. Например, у него в голове не укладывалось, как Нетти умудрилась дотащить такую груду камней до дома Ержиков? Машины у нее не было. Она вообще не умела водить.