Пит пользовался занаксом, но не злоупотребляя. И не говорил об этом Вильме; она бы взбесилась, узнав, что он ПРИНИМАЕТ УСПОКОИТЕЛЬНОЕ, что в ее понимании было равносильно наркотикам. Пит был осторожен и хранил рецепт на занакс у себя в дипломате, вместе с бумагами, которыми Вильма совершенно не интересовалась. В месяц он принимал пять или шесть таблеток, причем бо́льшую часть – перед Вильмиными «критическими» днями.

Однажды – а именно прошлым летом – Вильма сцепилась с Генриеттой Лонгман, владелицей салона красоты в Касл-Хилл. Причиной скандала была испорченная «химия». На следующий день после первичной перебранки у них случился обмен «любезностями» в магазине у Хемфилла, а где-то через неделю – большая ругань на Главной улице. В тот раз дело едва не дошло до драки.

Вернувшись домой, Вильма металась по дому, как львица в клетке, и вопила, что, мол, она эту суку достанет, что она ее в больницу уложит.

– Мне бы только до нее добраться, ей потом никакой салон красоты не поможет, – шипела Вильма сквозь сжатые зубы. – Я это так не оставлю. Завтра же пойду к ней. Пойду и со всем разберусь.

Пит не на шутку встревожился. Он понял, что это не просто пустые угрозы. Вильма всерьез собиралась их осуществить. И бог знает, на что его дорогая супруга способна в бешенстве. Он уже представлял, как Вильма макает Генриетту головой в чан с каким-нибудь едким дерьмом и та на всю жизнь остается лысой, как Шиннед О’Коннор.

Он очень надеялся, что за ночь страсти поутихнут, но Вильма проснулась наутро еще даже злее, чем была с вечера. Он бы не поверил, что такое возможно, если бы не видел это своими глазами. Темные круги у нее под глазами говорили о том, что она не спала всю ночь. Не спала и, должно быть, копила злость.

– Вильма, – неуверенно начал он, – по-моему, тебе не стоит сегодня ходить в салон красоты. Я уверен, что если ты все обдумаешь…

– Я все обдумала еще вчера вечером. – Взгляд у Вильмы был пугающе пустым. – Я все обдумала и решила, что, когда я с ней закончу, она больше уже никому не сожжет корни волос. Когда я с ней закончу, этой гадине нужно будет приобрести собаку-поводыря, чтобы ходить дома в сортир. И если ты собираешься со мной спорить, Пит, то можешь сразу купить себе поводыря из одного с ней помета овчарок.

В отчаянии – даже не надеясь, что это сработает, но не видя другого способа предотвратить надвигающуюся катастрофу, – Пит Ержик достал из внутреннего карманчика дипломата пузырек с таблетками и бросил одну из них Вильме в кофе. И ушел на работу.

В каком-то смысле этот незамысловатый поступок стал для Пита Ержика первым причастием.

Весь день он провел в мучительном ожидании и, возвращаясь домой, уже настроился на самое худшее (чаще всего его разыгравшаяся фантазия выдавала картинки типа: «Генриетта Лонгман в луже крови, а Вильма – в камере»). Поэтому он несказанно обрадовался, застав Вильму за пением в кухне.

Пит глубоко вздохнул, опустил забрало своих эмоций и спросил как бы между прочим, как там дела с миссис Лонгман.

– Она открыла салон только после обеда, а у меня к тому времени вся злость прошла, – сказала Вильма. – Ну, я все равно зашла, чтобы выяснить отношения… вроде как я сама себе обещала. И знаешь что? Она предложила мне бокал шерри и сказала, что вернет деньги!

– Ух ты! Отлично! – воскликнул Пит, успокоившийся и довольный… и на этом история с Генриеттой благополучно закончилась. Пару дней он выжидал, не вспыхнет ли Вильмина ярость по новой, но этого не случилось – по крайней мере не в направлении Генриетты Лонгман.

Он даже подумал, что, может быть, стоит попробовать предложить Вильме самой сходить к доктору Ван Аллену, чтобы тот выписал ей успокоительное, но после долгих и тяжких раздумий отверг эту идею. Вильма его в Африку зашвырнет (а может, и на орбиту), если он ей предложит ПРИНИМАТЬ УСПОКОИТЕЛЬНОЕ. Для нее это типа наркотиков, а наркотики – это удел отбросов. А легкие транквилизаторы – это для слабаков. Большое спасибо, но она будет сражаться с жизнью по правилам самой жизни. И кроме того, неохотно заключил для себя Пит, все было значительно проще: Вильма любила буйствовать. Вильма в ярости была Вильмой цельной. Вильмой, служащей высокой цели.

А он ее любит – как наше гипотетическое дикое племя любит своего Великого Бога Гремящей Горы. Его трепет и ужас даже усиливали любовь; это была ВИЛЬМА, вещь в себе, сила, с которой нельзя было не считаться, и он решался сбивать ее с курса только в тех случаях, когда она могла навредить себе… что, через некие таинственные трансформации любви, ударит и по нему тоже.

С тех пор он подсыпал ей занакс всего три раза. Третьим – и, кстати, самым кошмарным – случаем и стала «Ночь грязных простыней». Он упорно старался заставить ее выпить чаю, и когда она наконец соизволила согласиться (после короткого, но весьма содержательного телефонного разговора со сбрендившей Нетти Кобб), он заварил крепкий чай и бросил туда не одну, а целых две таблетки. И когда на следующее утро он увидел, что она более или менее успокоилась, он испытал несказанное облегчение.

Вильма Ержик – уверенная, что знает своего мужа как облупленного, – не знала о его тихих манипуляциях; но именно эти тихие манипуляции и удержали ее от того, чтобы в пятницу утром не въехать в дом Нетти на «юго», вышибив дверь, и не выдрать (во всяком случае, не попытаться выдрать) у нее все волосы.

Но это вовсе не значит, что Вильма забыла про Нетти, или простила ее, или вдруг усомнилась в том, что это именно Нетти испортила ее постельное белье, – такое было не под силу никаким успокоительным.

Вскоре после того как Пит ушел на работу, Вильма села в машину и медленно поехала по Уиллоу-стрит (на бампере ее «юго» красовалась наклейка: ЕСЛИ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ, КАК Я ВОЖУ МАШИНУ, ЖАЛОБЫ ПРИНИМАЮТСЯ ПО ТЕЛЕФОНУ 1–800-ИДИ-В-ЖОПУ). Она свернула направо на Форд-стрит, еще сбросила скорость и проползла мимо опрятного домика Нетти Кобб. Ей показалось, что одна из занавесок дрогнула, и это было хорошим началом… Но только началом.

Вильма объехала квартал (не удостоив взглядом дом Расков), проехала мимо своего дома и снова свернула на Форд-стрит. Теперь, приближаясь к дому Нетти, она дважды пробибикала и припарковалась прямо перед домом, не заглушая двигатель.

Занавеска определенно дернулась. На этот раз ошибки быть не могло. Нетти стоит у окна и смотрит. Вильма представила Нетти за занавеской, трясущуюся страха и запоздалого осознания вины, и эта картина понравилась ей даже больше, чем то, о чем она думала перед сном: как она свернет шею этой придурочной сучке и будет крутить ее голову, пока та не слетит с плеч, как у той девочки в «Изгоняющем дьявола».

– Ку-ку, я тебя вижу, – мрачно сказала Вильма, когда занавеска опустилась на место.

Она сделала еще один круг по кварталу, снова остановилась перед домом Нетти и посигналила, извещая жертву о своем появлении. На этот раз она проторчала перед домом минут пять, не меньше. Занавеска дернулась дважды. В общем, Вильма поехала домой с чувством глубокого удовлетворения и сознанием исполненного долга.

Сегодня моя притыренная подружка проведет весь остаток дня, прячась за занавеской и высматривая меня, подумала она, выходя из машины. Она побоится и шагу ступить на улицу.

Вильма вошла в дом с легким сердцем и шлепнулась на диван с каталогом в руках. Уже минут через десять она выбрала, что закажет: три новых комплекта простыней – белый, желтый и серо-голубой.

Бандит сидел на ковре посреди гостиной и смотрел на хозяйку. В конце концов он беспокойно тявкнул, как будто напоминая Нетти, что сегодня рабочий день и она опаздывает уже на полтора часа. Сегодня она собиралась пропылесосить второй этаж в доме Полли, и еще туда должен был прийти телефонист и принести новые аппараты – с большими кнопками. Вроде как людям с артритом удобнее пользоваться именно такими телефонами.