– Звал, шеф? – его голос был немного скрипучим. – Надеюсь, повод достаточно веский. Я был в разгаре дипломатических переговоров с одной весьма аппетитной особой из подвала бакалейной лавки. Обсуждали поставки элитного гороха.

– Переговоры и горох подождут, – хмыкнул я. – У меня появились вопросы для твоего детективного агентства. Ну, выкладывай, Шерлок усатый. Что за фрукт этот ваш Кирилл?

Рат прекратил умываться и уставился на меня умными глазками.

– А‑а‑а, так вот в чём дело. Защитные инстинкты старшего брата не дают покоя? – ехидно протянул он. – Что ж, информация нынче в цене. Особенно такая, эксклюзивная. С подробностями.

– Не начинай свою шарманку, – поморщился я, нашаривая тапки. – В холодильнике тебя ждёт персональная порция жульена. С курицей и грибами.

Глаза крыса тут же вспыхнули алчным огнём.

– С сырной корочкой? – уточнил он с придыханием.

– С двойной сырной корочкой. Румяной и хрустящей. Специально для тебя отложил. Ну?

Рат картинно кашлянул в крохотный кулачок, мгновенно принимая серьёзный и деловой вид.

– Это в корне меняет ситуацию. Итак, объект по имени Кирилл Ковалёв. Фрукт местный. Сорт «Зареченский обыкновенный», урожай этого года, вполне себе качественный. Семья Ковалёвых. Отец, Егор Ковалёв, – столяр. Один из лучших в городе, если не самый лучший. Руки у мужика золотые, но характер тяжёлый. За работу дерёт втридорога, поэтому живут не богато, но и не бедствуют. Мать, Анна Ковалёва, – швея. Обшивает половину местных модниц. Люди простые, как три копейки, честные и работящие. В долгах не тонули, с Алиевыми и прочей швалью дел никогда не имели. Репутация – чище, чем тарелки после того, как их вылижет Вовчик.

Он сделал эффектную паузу, давая мне время переварить услышанное. Я молчал, вслушиваясь в каждое слово.

– Сам Кирилл, – продолжил Рат, пошевелив усами, – тоже парень без червоточин. После школы пошёл по стопам отца, помогает ему в мастерской. Голова на плечах есть, руки растут откуда положено. Не пьёт, не курит, по кабакам не шляется. В дурных компаниях замечен не был. Скучный, как овсянка на воде, если честно. Никакого компромата.

– А что насчёт Насти? – спросил я самое главное, то, что и не давало мне покоя.

Рат фыркнул, и его усы забавно дёрнулись.

– О, а вот это самое интересное. Мои агенты из школьного подполья докладывают, что он в твою сестру ещё с пятого класса влюблён. Сох по ней, вздыхал на переменах, портфель носить пытался. Но подойти боялся. Но, видимо, сейчас, когда ты тут устроил свою кулинарную революцию и стал местной знаменитостью, парень осмелел. Решил, так сказать, взять быка за рога, пока его не увели.

Я откинулся на подушки. Картина вырисовывалась до смешного простая и чистая. Хороший парень из хорошей семьи, который давно и безнадёжно влюблён в хорошую девочку. Никакого второго дна. Никаких тайных мотивов. Никакой гнили. Просто жизнь.

Напряжение, которое стальным обручем сдавливало мне грудь, начало потихоньку ослабевать. Но где‑то в самой глубине души продолжал скрестись маленький, противный червячок подозрения.

Слишком идеально. Слишком гладко и правильно. За каждым «просто хорошим парнем» обязательно скрывался какая‑нибудь мелкая гнильца. А может… может, в этом мире всё по‑другому? Проще? Честнее? Может, здесь ещё остались просто хорошие парни, которые просто любят хороших девочек?

Эта мысль была такой непривычной и странной, что я даже усмехнулся в темноте.

Встал с кровати и тихонько направился на кухню. Уже там достал из холодильника кокотницу с запечённым жульеном. Сырная корочка и правда была что надо – румяная, золотистая. Сперва, конечно же, я её разогрел в микороволновке, и только потом поставил на пол.

– За службу, усатый.

Рат тут же оказался рядом и подбежал к своему вознаграждению. Сначала он с видом профессионального дегустатора обнюхал жульен, потом аккуратно попробовал кусочек сыра.

– Недурно, – с набитым ртом пробурчал он. – Вкус, конечно, уже не тот. Сливки немного потеряли свою воздушность. Но в целом… съедобно. Весьма.

И с этими словами он с головой зарылся в свою порцию, чавкая так, что было слышно, наверное, на другом конце улицы. А я вернулся в кровать. Червячок сомнения ещё шевелился, но уже не так настырно. Ладно. Посмотрим. Пробный рабочий день для этого Кирилла всё покажет.

Понедельник – день тяжёлый. Есть такая поговорка, и кто бы её ни придумал, он точно знал, о чём говорит. Особенно когда ты провёл всё воскресенье, мечась по кухне, как белка в колесе, заменяя собой сразу трёх, а то и четырёх человек. Ноги гудели так, будто я не у плиты стоял, а пробежал марафон. Спина отказывалась разгибаться и ныла тупой, ноющей болью. А в голове стоял густой туман.

Единственное, что могло спасти меня от окончательного превращения в унылого зомби, – это большая, нет, огромная кружка крепкого, чёрного, как душа налогового инспектора, кофе.

Я медленно, почти с благоговением, засыпал порошок в турку, залил водой и поставил на самый маленький огонь. Процесс нельзя было торопить. Я уже предвкушал первый обжигающий глоток, который должен был прогнать остатки сна и заставить шестерёнки в мозгу наконец‑то закрутиться.

Именно в тот момент, когда на поверхности начала собираться аппетитная пенка, в кармане завибрировал телефон.

Я поморщился. Кому я понадобился в такую рань? Поставщики обычно отсыпались до обеда.

– «Очаг», слушаю. Говорите быстрее, у меня кофе сбегает.

– Белославов? – раздался из трубки низкий, скрипучий бас. Я узнал его сразу. Дед Матвей.

– Он самый. Доброе утро, Матвей Семёнович. Что‑то случилось? Ваш знаменитый картофель колорадский жук поел?

– Картошку мою никто не пожрёт. У меня жук ещё на подлёте дохнет от одного моего вида. Дело в другом. Мне тут звонили.

– Кто звонил? – я поставил турку на самый край плиты, понимая, что быстрый кофе мне сегодня точно не светит.

– Людишки какие‑то. Говорят, из соседнего города, из Усольска. Прознали, чью картошку ты в своём «Очаге» подаёшь. Начали расспрашивать, а потом предлагать. Цену предлагали. На треть выше, чем ты платишь.

Внутри у меня что‑то неприятно ёкнуло. Конкуренты. Или кто похуже. Они начали действовать, и действовать не через меня, а через моих поставщиков. Хитро.

– И что вы им ответили, Матвей Семёнович? – спросил я как можно спокойнее, хотя сердце забилось чуть быстрее.

– А что я им ответил? – хмыкнул он в трубку. – Послал их лесом. Подальше. Сказал, что моя картошка – она для Белославова. Для «Очага». Мы с тобой по рукам ударили, парень, слово я дал. А моё слово – оно покрепче любой вашей бумаги с печатями будет. Но ты имей в виду. Зашевелились они, гады. Чуют, откуда ветер дует. Хотят тебе кислород перекрыть.

– Спасибо за звонок, Матвей Семёнович. И за верность. Я это очень ценю. Правда.

– Да ладно, – буркнул он. – Работай давай, повар. Не отвлекайся.

В трубке раздались короткие гудки. Я медленно положил её на рычаг. «На треть выше…» – пронеслось в голове. Неприятно, но не смертельно. Дед Матвей – кремень, его не купишь. Но сам факт…

Не успел я даже сделать шаг к плите, как телефон зазвонил снова. На этот раз с такой силой, будто в него вселился бес. Я снова поднял трубку.

– Да?

– Игорюха, здорово! Это Коля‑Гром! – заорал в ухо весёлый и громогласный голос Николая. – Ты как там, живой после выходных? Весь город только о тебе и гудит!

– Живой, Коля, живой, – я потёр висок, пытаясь отогнать начинающуюся мигрень. – Что у тебя? Тоже из Усольска беспокоили?

– А ты откуда знаешь⁈ – искренне удивился он. – Колдун, что ли? Точно! Они самые! Какие‑то хмыри скользкие на машине приехали. Машина блестящая, чёрная, как жук‑навозник. Ходили вокруг моих свиней, цокали языками, будто что‑то в этом понимают. А потом давай мне золотые горы сулить! Говорят, давай, мужик, заключай с нами контракт, мы у тебя всё мясо заберём, какое есть! По двойной цене!