И что‑то мне подсказывало, что «серый кардинал» Зареченска вскоре на меня выйдет. Хочу я того или нет. Битва за «День Сытого Горожанина» началась. И моя маленькая кухня только что официально перешла на военное положение.

Время – забавная вещь. Когда ждёшь автобус на морозе, каждая минута тянется, словно жвачка, прилипшая к подошве. А когда опаздываешь на важную встречу, оно несётся так, будто ему под хвост насыпали соли. Но есть и третье состояние. Когда ты полностью растворяешься в любимом деле, время просто перестаёт существовать. Оно схлопывается, превращается в тихий фон, как гудение старого холодильника на кухне.

Последние несколько часов я провёл именно в таком блаженном вакууме. Мой мир сжался до размеров старого кухонного стола, заваленного листами бумаги. Всё, что находилось за его пределами, исчезло. Остался только скрип простого карандаша, которым я выводил замысловатые схемы, и тихий, почти убаюкивающий гул нашего ветерана – холодильника «Бирюса». Рядом стояла кружка с давно остывшим чаем. Настя принесла его часа два назад, но я, разумеется, про неё забыл.

Я был поглощён процессом. Это было моё родное состояние. Не в этом слабом теле, не в этом странном городишке с его магическими порошками, а здесь, в своей голове. Там, где цифры, расчёты и вкусовые сочетания сплетались в идеальную, выверенную до последнего грамма симфонию.

Я чертил, зачёркивал, матерился себе под нос и снова чертил. Рассчитывал меню для будущего городского праздника с дотошностью старого аптекаря. Прикидывал себестоимость каждой порции, выводя итоговую маржу с хладнокровием акулы с Уолл‑стрит.

Я вычёркивал целые блюда, понимая, что достать в Зареченске свежие артишоки или пармскую ветчину – задача из разряда фантастики. И тут же вписывал новые, на ходу изобретая, как заменить одно другим, не потеряв в качестве. Это была моя личная нирвана.

И в эту нирвану, без малейшего намёка на деликатность, ворвался звук, от которого я едва не свалился со стула. Резкая, пронзительная, почти визгливая трель мобильника. Старенький аппарат на краю стола зашёлся в истерике, вибрируя так, что едва не улетел на пол. Звук был настолько грубым и внезапным, что я на секунду потерял ориентацию в пространстве, словно водолаз, которого слишком быстро вытащили с большой глубины. Я моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. На тусклом экране светились два слова: «Наталья Ташенко».

– Да, Наталья, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и по‑деловому, а не как у человека, которого только что разбудили ударом сковородки по голове.

– Игорь, надеюсь, не отвлекаю от важных дел? – её голос, как всегда, был холоден и ровен, как полированная сталь. Ни капли тепла, ни намёка на эмоции.

– Всегда к вашим услугам, – я инстинктивно выпрямился, откладывая карандаш. С этой женщиной нужно было держать ухо востро.

– У меня для тебя новости. Земитские вернулись в город. Но это ещё не всё, – она сделала короткую, но очень многозначительную паузу. – С ними приехал градоначальник, Егор Семёнович Белостоцкий. Он давний друг их семьи.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Градоначальник. Прекрасно, просто замечательно! Возможность решить все вопросы одним махом, не обивая пороги десятков кабинетов.

– Прекрасно! Просто великолепно! Когда мы можем организовать встречу? Завтра утром? Я подготовлю все бумаги, сделаю красивую презентацию, всё как положено…

В трубке снова повисла тишина. Но теперь она была какой‑то зловещей, тяжёлой.

– Игорь, – медленно, почти по слогам, произнесла Наталья, будто объясняла что‑то капризному ребёнку. – Ты, кажется, меня не совсем понял Я же говорила, что пора наточить ножи. Так вот. Мы будем у тебя через полчаса.

Мой мир, ещё секунду назад такой упорядоченный и полный грандиозных планов, сжался до размеров этой фразы. Схлопнулся, как умирающая звезда. Полчаса. Тридцать чёртовых минут. Градоначальник. Барон. Баронесса. В моей крошечной, пропахшей жареным луком забегаловке.

– Твою ж мать! – вырвалось у меня прежде, чем мозг успел накинуть намордник вежливости.

Я лихорадочно, с панической скоростью, начал перебирать в голове варианты. Что? Что, чёрт возьми, можно приготовить за полчаса, чтобы это выглядело не как паническая попытка накормить нежданных гостей, а как лёгкий, изящный экспромт маэстро, который играючи творит шедевры из того, что под рукой. Суп‑пюре? Слишком долго, нужен идеальный бульон. Стейк? Банально и скучно, так кормит любая придорожная харчевня. Салат? Подумают, что я держу их за кроликов.

И тут решение пришло. Как вспышка молнии в грозовом небе. Свинина. В кисло‑сладком соусе свит‑чили с болгарским перцем. Быстро, ярко, ароматно. Экзотично для этого города. Главное – подача. Идеальная, ресторанная подача на белоснежной тарелке. Да! Это оно!

– Игорь? Ты ещё на связи? – голос Натальи вырвал меня из кулинарных видений.

– Да! Да, конечно! С нетерпением жду! – протараторил я и, не прощаясь, ткнул в кнопку отбоя.

В следующую секунду моё напускное спокойствие испарилось без следа. Я вскочил со стула так резко, что тот с грохотом отлетел к стене.

– А ну, всем слушать мою команду! – мой голос зазвенел, как натянутая струна. Настя и Даша, мирно щебетавшие у стойки, подпрыгнули от неожиданности. – Тревога! Даша, – я чеканил слова, как пулемётчик, – помогаешь работать в зале. Улыбайся клиентам, никакой паники. Делай вид, что ничего не происходит. Поняла? Настя!

Сестра обернулась, вытирая мокрые руки о передник.

– Слушаю!

– У нас тридцать… нет, уже двадцать восемь минут. Здесь будут барон Земитский с женой. И градоначальник.

Глаза Насти стали размером с пятирублёвые монеты. Мне показалось, она даже дышать перестала.

– Мне нужен лучший столик. Вон тот, у окна. Скатерть – идеально белая, без единой складки! Приборы натереть так, чтобы в них можно было смотреться, как в зеркало! Вода в графине – ледяная, с долькой лимона и свежей веточкой мяты. Быстро! Живо!

Она не стала задавать глупых вопросов. Просто молча кивнула и ураганом вылетела в зал, уже на ходу что‑то крича Даше.

Я рванул на себя дверцу холодильника, выхватил из него завёрнутый в пергамент кусок идеальной, нежно‑розовой свиной вырезки. Со стены, словно дуэлянт, выхватывающий шпагу перед боем, я сорвал свой самый острый и любимый шеф‑нож. Его лезвие хищно блеснуло в свете потолочной лампы.

Буря началась. И эпицентром этой бури была моя кухня.

Нож в моей руке стал продолжением меня самого. Он не резал, он танцевал. Вжик‑вжик‑вжик – и идеальный кусок свинины, за который я в очередной раз мысленно поблагодарил нашего мясника Степана, на моих глазах превратился в россыпь абсолютно одинаковых, тончайших ломтиков. Я работал с точностью хирурга и скоростью швейной машинки.

Следом под лезвие отправились овощи. Яркие, сочные, будто нарисованные. Красный и жёлтый болгарские перцы – в аккуратные ромбики. Плотный молодой кабачок и хрустящая морковь – в идеально круглые, почти прозрачные монетки. Ни одного лишнего движения. Ни одной потраченной впустую секунды. Чистая, незамутненная эффективность.

Всё это пёстрое великолепие тут же отправилось на заранее расстеленные в несколько слоёв бумажные полотенца. Лишняя влага – главный враг хрустящей корочки и идеальной обжарки. Пока овощи и мясо «отдыхали», избавляясь от предательской воды, я схватил небольшой сотейник. Пришло время для души всего блюда. Для соуса.

Натянул тонкие латексные перчатки – полезная привычка из прошлой жизни, и тот, кто хоть раз тёр глаз после нарезки чили, меня поймёт. Несколько ярко‑красных стручков, пара зубчиков чеснока, половинка сладкого перца для цвета и густоты – всё это безжалостно полетело в жерло старой, скрипучей, но на удивление надёжной ручной мясорубки, которую я откопал в кладовке. Проворот ручки, ещё один. Через мгновение из неё поползла густая, огненно‑красная паста с дьявольски аппетитным запахом.