– Вовчик, мы все в курсе, что наш чизкейк – кулинарный шедевр, – мягко остановила его Настя. – Но мы пришли сюда не для того, чтобы самоутверждаться. Мы пришли отдохнуть.

– Вот именно, – поддержал я её, делая глоток кофе. Кофе, к слову, тоже был отвратительным, с каким‑то жжёным привкусом. – Сегодня мы не повара и не критики. Мы – обычные посетители. Наша миссия – расслабиться, съесть по пирожному и получить удовольствие. Даже если оно немного синтетическое.

Вовчик обиженно надул губы, но спорить не стал. Вместо этого он сгрёб остатки своего «Эльфийского поцелуя», закинул их в рот, проглотил почти не жуя и заявил, что в целом было терпимо. Мы посмеялись, допили свой отвратительный кофе и, оставив на столе несколько купюр, выбрались на залитую солнцем улицу.

И тут‑то всё и началось.

Мы не успели пройти и десяти шагов, как дорогу нам преградила пожилая пара. Мужчина в старомодной шляпе и его спутница, хрупкая, как божий одуванчик.

– Простите, молодые люди, – с сомнением начал мужчина, разглядывая нас. – А это случайно не вы вчера… на площади?..

– Мы! – с гордостью выпалил Вовчик, прежде чем я успел даже открыть рот.

Лицо женщины мгновенно расплылось в доброй, беззубой улыбке.

– Ой, ребятушки! Узнала! Это же вы нас таким мясом вкусным угощали! Спасибо вам огромное! Мы с дедом так наелись, так довольны остались! Век бы вас на руках носили! Дай вам бог здоровья!

Пока мы, смущённые донельзя, бормотали что‑то в ответ, к нам подошёл ещё кто‑то. А потом ещё. Не прошло и минуты, как вокруг нас образовалась небольшая, но плотная толпа. Люди улыбались, махали руками, кто‑то тыкал в нас пальцем и восторженно шептал своим спутникам.

– Гляди, это же тот самый повар, Белославов!

– И команда его! Смотри, какие молодые все!

– Спасибо вам за праздник! Так вкусно было, до сих пор вкус помню!

Реакция моих ребят была предсказуемо разной. Вовчик расправил плечи, выпятил грудь и сиял, как новенький медный таз. Он с энтузиазмом пожимал протянутые руки и даже попытался черкануть пару автографов на каких‑то чеках, пока я не остудил его пыл строгим взглядом. Даша покраснела до кончиков ушей и, казалось, мечтала провалиться сквозь брусчатку. Она неловко улыбалась и пыталась спрятаться то за моей широкой спиной, то за спиной Насти. А вот Настя, в отличие от них, сохраняла олимпийское спокойствие. Она просто стояла, едва заметно улыбаясь, и в её глазах светилась тихая, тёплая радость.

Я кое‑как отвечал на приветствия, кивал, улыбался и благодарил, но сам уже лихорадочно искал пути к отступлению. Такая слава, конечно, щекотала самолюбие, но уж больно она была шумной и навязчивой. Нам нужен был отдых, а не вторая рабочая смена в роли городских героев.

– Ребята, за мной, – тихо скомандовал я и, вежливо, но настойчиво проложив нам дорогу сквозь толпу, решительно нырнул с главной, галдящей улицы в тихий, респектабельный переулок.

Здесь царила совершенно другая атмосфера. Никаких криков, суеты и запаха жареных пирожков. Вместо продуктовых лавок и ремесленных мастерских – сияющие витрины дорогих бутиков, где на бархатных подставках скучали ювелирные украшения и изящные шляпки. Прохожие тут тоже были другими – дамы в элегантных платьях и господа в дорогих костюмах. Они бросали на нашу разношёрстную компанию любопытные, но холодные и сдержанные взгляды, и уж точно никто не собирался бросаться к нам с благодарностями.

– Уф, – с облегчением выдохнула Даша, когда мы отошли на безопасное расстояние. – Я думала, они нас на сувениры растащат.

– А мне понравилось, – честно признался Вовчик, с тоской оглядываясь на оживлённую улицу. – Приятно, чёрт возьми, когда тебя узнают и благодарят.

– Всему своё время, – сказал я, останавливаясь. – И славе, и отдыху. А сейчас у нас по плану культурная программа. Пойдёмте, я вам кое‑что покажу.

Я свернул в тихий, почти безлюдный переулок. Солнце сюда почти не заглядывало, зажатое между высокими фасадами дорогих магазинов. Вовчик с Дашей плелись за мной, с любопытством разглядывая витрины, в которых отражались их собственные удивлённые физиономии.

– Игорь, а мы куда? – не выдержал Вовчик, дёргая меня за рукав. – Тут же всё такое… блестящее. И цены, наверное, как у самолёта.

– Почти пришли, – протянул я, замедляя шаг. – Потерпи ещё минутку.

Я остановился у одной из самых неприметных дверей на всей улице. Никаких кричащих вывесок, только скромная табличка из тёмного дерева, на которой искусной вязью было выведено: «Ювелирный дом братьев Толмачёвых». Выглядело это место так, будто работало ещё со времён царя Гороха.

– Так, вы двое, – я развернулся. – Ждёте нас здесь. Можете пока носы к витринам приклеить, только не дышите на стекло, оно дорогое.

Даша фыркнула, а Вовчик уже и правда прижался лбом к соседнему окну, разглядывая какие‑то побрякушки.

– А ты, – я мягко взял под руку Настю, которая растерянно хлопала глазами, – идёшь со мной.

– Игорь, ты с ума сошёл? – зашептала она, испуганно оглядываясь на солидную дверь. – Зачем нам туда? У меня даже кошелька с собой нет! Нам и на пыль с их прилавка не хватит.

– Просто доверься мне, – сказал я так спокойно, как только мог, и, не давая ей шанса на побег, толкнул тяжёлую дубовую дверь.

Внутри нас встретила прохлада и такая тишина, что было слышно, как тикают где‑то в углу старинные часы. Пахло старым деревом, полиролью и ещё серебром. За длинным стеклянным прилавком, протирая очки, стоял седовласый господин в строгом костюме. Он поднял на нас глаза и окинул взглядом, который, казалось, видел нас насквозь. Взгляд его чуть дольше задержался на наших простых куртках и стоптанных ботинках, но лицо осталось непроницаемым.

– Добрый день, – я постарался, чтобы голос не дрогнул, и подошёл к прилавку, отпуская руку Насти. Она так и застыла у входа, словно боялась сделать лишний шаг. – Я хотел бы забрать заказ. Оформлен на фамилию Белославов.

Продавец нацепил очки и удивлённо приподнял седую бровь. Он явно не ожидал услышать эту фамилию от парня в потёртой джинсовке. Не говоря ни слова, он развернулся и молча удалился в заднюю комнату. Через минуту он вернулся, неся в белоснежных перчатках небольшой бархатный футляр глубокого синего цвета. Он с глухим, мягким стуком опустил его на стеклянную поверхность.

Я обернулся к Насте.

– Иди сюда, не бойся ты так. Он не кусается.

Она мелкими шажками подошла ближе, её взгляд был прикован то ко мне, то к этой загадочной коробочке на прилавке.

– Настя, помнишь, мы как‑то сидели на кухне и болтали? – тихо начал я, чтобы слышала только она. – Ты тогда сказала, что больше всего на свете хочешь не денег, не платьев, а просто… свой дом. Такое место, где можно будет спокойно спать и не бояться, что завтра тебя попросят на выход. Место, где мы все будем в безопасности. Помнишь?

Она молча кивнула, не отрывая от меня глаз, в которых уже начала собираться влага.

– Ну так вот, – я взял футляр и протянул ей. – Это, конечно, ещё не дом. Но это – обещание. Моё обещание, что он у нас обязательно будет. Я хочу, чтобы эта вещь была у тебя. Чтобы, если станет совсем тоскливо, ты смотрела на неё и знала, ради чего мы все стараемся.

Её пальцы заметно дрожали, когда она принимала из моих рук коробочку. Настя с какой‑то опаской, очень медленно, открыла её.

Внутри, на мягкой бархатной подушечке, лежал небольшой серебряный медальон. Он был сделан в виде крошечной книжки с тонкой, изящной гравировкой на обложке.

– Какой… красивый, – едва слышно прошептала она.

– Открой его, – попросил я.

Она аккуратно подцепила ногтем крохотную застёжку. Медальон‑книжка распахнулся. Внутри оказались два пустых овальных окошка, будто для крошечных фотографий.

– Сначала, – сказал я ещё тише, наклонившись к её уху, – мы вставим туда наши с тобой фото. Чтобы ты помнила, что ты не одна. Что у тебя есть я, есть семья. А потом… потом, когда мы купим наш дом, мы сделаем общую фотографию на его пороге. И вставим её сюда вместо наших. Это будет наш маленький трофей. Доказательство, что мы со всем справились.