– Вовчик! – закричала Даша и кинулась к нему, но третий гопник, который до этого молчал, со смехом оттолкнул её в сторону. Она не удержалась, споткнулась и упала, больно разбив колено об асфальт.

Вовчика уже били ногами. Молча, со злобным сопением. Он свернулся клубком на земле, пытаясь прикрыть голову руками. В ушах у Даши стоял звон, она смотрела на это и не могла даже закричать – из горла вырывался только какой‑то жалкий хрип.

Вдруг оглушающую тишину разорвал резкий, пронзительный свист. Полицейский свисток.

Три тени мгновенно метнулись в темноту и исчезли в арке на другом конце переулка, словно их и не было.

Стало тихо. Только Вовчик лежал на земле и хрипло, тяжело дышал. Даша, не обращая внимания на саднящее колено, подползла к нему. Он дрожал всем телом. Лицо превратилось в сплошную ссадину, из разбитой губы текла кровь, пачкая рубашку.

Он с трудом разлепил глаза, нашёл взглядом её испуганное лицо и попытался улыбнуться. Получилось что‑то похожее на болезненный оскал.

– Ну… я им всё‑таки… врезал, да? – прохрипел он, и закашлялся.

У Даши из глаз хлынули слёзы. Она замотала головой, дрожащей рукой убирая с его лба прилипшую прядь волос.

– Дурак ты, Вовчик… Ой, какой же ты дурак… – прошептала она. В голосе смешались и злость, и благодарность, и что‑то ещё, новое и непонятное.

Она вдруг поняла, что больше не видит в нём нескладного мальчишку‑практиканта. Перед ней лежал парень, который, не раздумывая ни секунды, полез в драку с тремя отморозками, чтобы защитить её. И он прекрасно знал, что у него нет ни одного шанса.

Из‑за угла выбежали двое полицейских с фонарями. Яркие лучи ударили по глазам.

– Что тут у вас стряслось⁈ – раздался строгий голос.

Но Даша его почти не слышала. Она смотрела на заплывающий глаз Вовчика и понимала, что после этого вечера уже ничего не будет как прежде.

Телефон зазвонил так неожиданно, что я подскочил на кровати. Ночь, тишина, и этот панический дребезг. Нащупал на тумбочке мобильник. Экран слепил глаза, на нём светилось: «Сержант Петров». Ну, просто зашибись. Копы не звонят посреди ночи с добрыми вестями.

– Да, – прохрипел я в трубку.

– Белославов, это Петров, – голос у сержанта был уставший, без всяких эмоций, будто он сводку погоды зачитывал. – Плохие новости. На твоих, Дашу и Владимира, напали. Они в городской, живы. Но… тебе лучше приехать.

Остатки сна испарились без следа.

– Еду.

Я даже не думал, что надеть. Просто вскочил, подбежал к стене, за которой спала Настя, и заколотил по ней кулаком.

– Настя, подъём! Беда!

Минут через пять мы уже летели по пустым улицам в старом, дребезжащем такси. Настя прилипла к окну, молча глядя на фонари, которые смазывались в одну сплошную жёлтую полосу. Её пальцы без остановки теребили молнию на куртке. А я сидел как на иголках, не в силах найти себе места. В голове крутилась одна‑единственная мысль, как заевшая пластинка: «Лишь бы живы. Лишь бы не сильно».

Городская больница пахла хлоркой и бедой. Мы вошли в длинный, пустой коридор, где тускло горели лампы дневного света. Тишина давила, обещала что‑то плохое. В самом конце, под табличкой «Приёмный покой», толпились люди. Я сразу увидел Дашу – она плакала, уткнувшись в плечо матери. На её колене были наклеены пластыри. Наталья, была бледная, как бумага. Рядом стоял хмурый сержант Петров. А чуть в стороне, как разъярённый бык в загоне, метался Степан.

Но увидев меня, замер. Лицо перекосило от злобы. Два шага – и он уже рядом. Его рука мёртвой хваткой вцепилась в ворот моей рубашки, и в следующий миг я с силой приложился спиной о стену.

– Я знал! – прорычал он мне в лицо, брызгая слюной. Глаза красные, дикие. – Я, блин, говорил, что добром это не кончится! Связалась с тобой, на свою голову! Это всё ты, твои игры! Моя дочь…

– Папа, хватит! – Даша подлетела к нам, пытаясь отцепить его руку. – Он не виноват!

Но отец её будто не видел и не слышал. Он тряс меня и шипел проклятия.

И тут подошла Наталья. Просто подошла и положила свою тонкую, почти невесомую руку на огромное плечо мужа. Степан дёрнулся, будто его током ударило, и замер.

– Успокойся, – её голос был тихим, но в нём было столько холода, что у меня по спине пробежали мурашки. – Криком не поможешь. Отпусти его.

Петров, который до этого просто смотрел, сделал шаг к нам.

– Ещё одно такое движение, Степан, и я увезу тебя в отдел за нападение. И мне плевать, кто ты и как ты расстроен. Понял?

Степан с каким‑то звериным рыком разжал пальцы. Я медленно сполз по стене, хватая ртом воздух.

– Это Алиевы, – прошипел он, поворачиваясь к сержанту. – Я их достану. Я их на куски порежу.

– У тебя нет доказательств, так что это просто слова, – отрезал Петров, доставая блокнот. – А вот если ты их тронешь, виновным будешь ты. И сядешь. Подумай о дочери.

Наталья на мужа даже не смотрела. Она смотрела прямо на меня. И в её тёмных, спокойных глазах я увидел такую ледяную, концентрированную ярость, что мне стало по‑настоящему страшно.

– Это зашло слишком далеко, Игорь, – тихо сказала она. – Если это они… я не буду ждать полицию. Я их сама закопаю.

Я смотрел на эту хрупкую, элегантную женщину и понимал – она не блефует. Мать моей помощницы была в сто раз опаснее своего мужа‑громилы. И она не шутила. Совсем не шутила.

Буря улеглась так же резко, как и налетела. Воздух в коридоре всё ещё гудел от напряжения. Степан, отдуваясь, отошёл к стене и уставился в неё невидящим взглядом, то сжимая, то разжимая свои огромные кулачищи. Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не разнести тут всё к чертям. Наталья, умница, тихонько увела Дашу к скамейке у стены. Девушка снова уткнулась ей в плечо, но уже не плакала, просто мелко‑мелко дрожала всем телом. Сержант, выглядевший смертельно усталым, потёр переносицу и кивнул мне, мол, отойдём.

Мы сделали пару шагов в сторону от остальных.

– Рассказывай, что вечером было, – голос у него был тихий, почти безэмоциональный. Чисто работа.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь собрать мысли в кучу. Адреналин схлынул, и на его месте осталась только тупая, звенящая пустота и чувство гадкой беспомощности.

– Да всё как обычно, господин сержант. Закрыли закусочную, сели ужинать всей командой. Потом ребята начали расходиться. Вовчик вызвался Дашу проводить, время‑то позднее. Вот и всё. Я, честно говоря, не думал, что они опять полезут. Двоих их людей, Кабана и Аслана, уже приняли. Я был почти уверен, что Алиев хотя бы на время заляжет на дно, изобразит законопослушного коммерсанта.

– Это могли быть и не его люди, – нахмурился сержант, что‑то быстро царапая в своём потрёпанном блокноте. – Могли быть обычные залётные отморозки. На таких выйти – почти нереально. Все патрули уже на ушах, но если у них была машина… – он махнул рукой, – ищи ветра в поле. Уже за чертой города могут быть.

Даша, услышав наш разговор, подняла голову. Слёзы высохли, оставив на щеках грязноватые дорожки, но голос, когда она подошла к нам, звучал на удивление твёрдо.

– Я их не знаю, господин сержант. Совсем. В первый раз таких вижу. А наш Зареченск – он же как большая деревня. Если бы они были местные, я бы их точно хоть раз, да видела где‑нибудь на рынке или на площади.

Петров задумчиво кивнул.

– Вот это уже важная деталь. Спасибо, Дарья. Ладно, Белославов, – он снова повернулся ко мне, – пока можешь быть свободен. Если что‑то ещё надумаете – звоните в любое время, не стесняйтесь. А я пойду остальных опрошу. Хотя, кого мне…

Он коротко козырнул и зашагал к выходу, оставив нас посреди блёклого больничного коридора.

– Пойдём, – тихо сказала Настя, которая всё это время незаметно стояла рядом. – Надо Вовку проведать.