Она молча смотрела мне в глаза, а потом медленно, словно боясь меня спугнуть или причинить боль, наклонилась. Я замер, не зная, чего ожидать. Её губы мягко, почти невесомо коснулись моих. Лёгкое прикосновение, полное поддержки, тепла и молчаливого обещания.

Она отстранилась, её щёки чуть покраснели.

– Выздоравливай, – прошептала она, не отводя взгляда. – Я буду ждать. Когда ты полностью восстановишься. У нас с тобой ещё много дел.

Саша встала, бросила на меня последний долгий взгляд и выскользнула за дверь.

Я остался один, чувствуя на своих губах вкус ее губ. Да уж. Дела…

В моей прошлой жизни всё было проще пареной репы: женщина либо хотела денег, либо славы, либо просто затащить тебя в постель. А здесь… здесь всё было как‑то запутанно. Этот жест был и поддержкой, и намёком на будущее, и, кажется, частью какой‑то сложной семейной игры, в которую меня втягивали. Чёрт их всех разберёт.

Я помотал головой, пытаясь выкинуть из неё эти ненужные мысли. С Сашей и её влиятельной роднёй я разберусь как‑нибудь потом. Сейчас на повестке дня стояли дела куда важнее. Я нащупал на тумбочке свой дешёвый, треснувший в углу смартфон и, найдя в контактах сестру, нажал на вызов.

Настя ответила почти сразу, но вместо её голоса в ухо ударил какой‑то дикий гвалт: гул десятков голосов, звон посуды, шарканье ног.

– Игорь! Привет! – прокричала она, пытаясь перекрыть весь этот балаган. – Прости, что не зашла, тут такой дурдом, я просто с ног валюсь от усталости!

– Настюш, ты где? В бар, что ли, забрела?

– В какой ещё бар! – в её голосе звенел такой неподдельный, щенячий восторг, что я невольно растянул губы в улыбке. – Это у нас! В «Очаге»! Игорь, ты не представляешь, что тут творится! Люди идут и идут, нескончаемым потоком! Мне уже все руки цветами отбили, а записок с пожеланиями целая гора! Весь город гудит, все за тебя!

Я слушал её сбивчивый, счастливый лепет, и на душе становилось как‑то неожиданно тепло. Вот оно. То, на что я поставил с самого начала. Не на продажных чиновников, не на спесивых аристократов, а на обычных, простых людей. И они не подвели. Ответили.

– А ещё, – Настя вдруг понизила голос до заговорщицкого шёпота, и я услышал в нём ехидные, злорадные нотки, – я сейчас мимо «Восточного Базара» пробегала. Знаешь, что там?

– Ну‑ка, выкладывай.

– Пусто! – с наслаждением выдохнула она. – Вообще! Ни одной живой души! Представляешь? Официанты у входа кучкуются, курят и на дорогу плюются от безделья. Мне тётка из молочной лавки шепнула, что горожане им бойкот объявили. После того, что Мурат с тобой сделал… никто к ним больше не ходит. Совсем.

Я довольно хмыкнул. Ещё как представляю. Вот оно, народное правосудие в действии. Самое простое и действенное. Фатима может хоть все свои деньги больнице пожертвовать и разыгрывать из себя убитую горем мать, но репутацию так просто не отмоешь. Ещё одна битва в этой маленькой войне осталась за мной. Причём я для этого и пальцем не пошевелил.

– Это хорошо, Настюш, – сказал я. – Это просто отлично. Ты там держись. И главное – ничего лишнего никому не обещай. Скоро буду.

Мы попрощались, и я снова откинулся на жёсткие больничные подушки. План созрел в голове мгновенно. Простой, ясный и наглый до безобразия. Как раз в моём стиле. Интерес публики сейчас на самом пике. Они видят во мне какого‑то героя, жертву несправедливости. И этот интерес нужно использовать по полной. Ковать железо, пока оно горячо.

Я снова пролистал контакты и нашёл номер Светланы Бодко.

Она взяла трубку после второго гудка.

– Бодко, слушаю, – её голос звучал по‑деловому сухо и немного устало.

– Светлана, добрый вечер. Это Игорь Белославов.

На том конце провода повисла ощутимая пауза. Она явно не ждала моего звонка.

– Игорь? – в её голосе проскользнуло неподдельное удивление. – Я как раз собиралась тебе завтра звонить, поинтересоваться что и как… Прости, видимо, после обновления твой контакт куда‑то исчез, не сразу сообразила… Как ты себя чувствуешь?

– Жить буду, – коротко бросил я. – Светлана, я звоню по делу. У нас съёмки.

Снова тишина. Кажется, я поставил её в тупик.

– В смысле… съёмки? Игорь, ты же в больнице! Тебе нужен покой, отдых… Мы можем подождать, это не проблема.

– Ждать – это проблема, – отрезал я. – Интерес публики – продукт скоропортящийся. Начинаем в понедельник.

– В понедельник⁈ – теперь в её голосе звучал уже откровенный шок, смешанный с плохо скрываемым азартом. – Но как? Где? Ты же…

– Я всё продумал, – перебил я её, не давая вставить и слова. В этом разговоре я должен был вести, диктовать свои правила. – Завтра меня выписывают. Съёмки начинаем в понедельник.

– Уже⁈ – в её голосе прозвучало неподдельное удивление. – Ты уверен, что готов? Врачи разрешают?

– Более чем, – я усмехнулся. – Мы не будем ничего откладывать. Вам нужно подготовить студию к понедельнику. Справитесь?

На том конце провода повисла короткая пауза, а затем раздался восторженный выдох.

– Справимся? Игорь, она уже практически готова! Мы только тебя и ждали! Свет, камеры, всё на месте. Ждём только список того, что нужно для твоей… магии.

– Отлично, – я не смог сдержать довольной улыбки. – Список продуктов и необходимого инвентаря я пришлю тебе на почту сегодня вечером. В понедельник я буду на месте.

– Поняла, – чётко, по‑военному, ответила она. – Всё будет. Игорь… ты сумасшедший. Но, чёрт возьми, мне это нравится.

– Мне тоже, Светлана, – я улыбнулся. – До понедельника.

Я закончил вызов и отложил телефон. В палате снова стало тихо. Но это была уже не тоскливая больничная тишина, а затишье перед боем.

Не то чтобы я сильно скучал по воле, на больничной койке было даже что‑то уютное, если закрыть глаза на мерзкую еду и въедливый запах хлорки. Но мой лечащий врач, пожилой дядька с фамилией Вишневский и таким лицом, будто он лично принимал роды у всех жителей этого города, просто развёл руками.

– Я за тридцать лет практики такого не видел, Белославов, – бормотал он, листая мою историю болезни, как будто это был не медицинский документ, а сборник сказок. – Рана затянулась почти полностью. Швы можно будет снимать через пару дней. Это не медицина, это какая‑то чертовщина. Вы, молодой человек, случайно не из дворян будете? У них, говорят, кровь какая‑то особенная.

– Из самых простых, господин доктор, – я пожал плечами, с трудом натягивая свою старую, но чистую рубашку. Каждое движение отдавалось тупой болью в животе, словно там внутри сидел злой карлик и дёргал за ниточки. – Просто везучий, наверное.

Доктор хмыкнул, но спорить не стал. Видимо, за свою практику он насмотрелся на всякое. Сунул мне бумажку с рекомендациями, где главным пунктом было «не делать резких движений», и отпустил с миром. Я плёлся по гулкому больничному коридору, и каждый шаг напоминал, что моё «чудесное» исцеление – та ещё сказочка. Тело было слабым, как у новорождённого котёнка, и совершенно не слушалось. Но в голове сидел сорокалетний мужик, который твёрдо решил, что помирать сегодня – не по расписанию.

У ворот больницы меня ждала вся моя команда. Настя, Даша и Вовчик. Они не кинулись мне на шею с радостными воплями, понимая, что я сейчас хрупкий, как фарфоровая чашка. Просто стояли и смотрели. Настя кусала губу, и в её огромных серых глазах стояли слёзы облегчения. Даша сцепила руки на груди, и в её взгляде смешались яростная тревога и какая‑то очень тёплая нежность. А Вовчик… Вовчик смотрел на меня так, будто я только что сошёл с иконы.

– Домой, Игорь? – тихо спросила Даша, делая шаг вперёд.

– Домой, – кивнул я. – Дел по горло.