– Игорь, ещё два «Боярских» и один «Купеческий» на третий столик! – крикнула Настя, пытаясь перекричать гул голосов.

Её щёки горели румянцем, а глаза блестели от азарта. Она не ходила по залу, а буквально летала между столиками, умудряясь всем улыбаться.

Я мотался между кухней и залом, вынося подносы с дымящейся, ароматной едой. И каждый раз, когда я появлялся перед людьми, происходило одно и то же. Разговоры на секунду затихали, и на меня смотрели десятки глаз. Но в них не было обычного любопытства, которое я видел раньше. В них было уважение. И какая‑то тихая, молчаливая солидарность.

Первым ко мне подошёл дед Матвей, чьё морщинистое лицо напоминало потрескавшуюся от жары землю. Он доел свою порцию, смачно крякнул, поднялся из‑за стола и, подойдя ко мне, молча протянул свою огромную ладонь. Я вытер руки о фартук и пожал её. Его хватка была крепкой, как у медведя.

– Держись, парень, – сказал он своим скрипучим, как несмазанные жернова, голосом. – Правое дело делаешь. Если этим толстосумам мука понадобится – пусть ко мне и не суются. Для них у меня только отруби найдутся.

Он коротко кивнул и, не дожидаясь ответа, пошёл к выходу. А я остался стоять, всё ещё чувствуя тепло его руки.

Следом за ним ко мне протиснулся худой, как жердь, рыбак, от которого всегда несло рекой и свежей рыбой. Он по‑свойски ткнул меня костлявым пальцем в плечо.

– Слышь, повар! Ты это… не дрейфь. Алиевы эти давно всему городу в печёнках сидят, пиявки. Завтра лучший улов – твой. Бесплатно. Пусть подавятся своими порошками химическими.

Женщины, пришедшие с детьми, смущённо улыбались и о чём‑то перешёптывались с Настей, кивая в мою сторону. Даже думать не хочу, что именно они говорили моей сестрице.

Мужики, доев, хлопали меня по плечу, когда я проходил мимо, и басили: «Молодец, Игорь! Так их!», «Если эти гады снова сунутся, мы всем городом за тебя выйдем!».

Да, конечно же, все знали, что произошло с Дашей и Вовчиком. И каждая собака в Зареченске была в курсе, что преступников уже поймали. Вот только подозрения и шёпот о том, что за всем этим стоит купец Алиев, становились всё громче и громче. И я до сих пор не знал хорошо это или плохо.

Я сдержанно кивал, благодарил, иногда даже пытался выдавить из себя что‑то похожее на улыбку. Но внутри, там, где всё ещё сидел сорокалетний циничный шеф‑повар Арсений Вольский, было спокойно и холодно.

Народная любовь, – хмыкнул мой внутренний голос, пока я переворачивал на гриле очередную порцию сочных котлет. – Какая прелесть. Штука капризная и жутко ненадежная. Сегодня они несут тебе на руках, а завтра, если ты оступишься, первыми же начнут кидать в тебя камни.

Я это проходил. Знал на своей шкуре. Взлёты, падения, восторженные крики толпы и её же ледяное презрение. Но прямо сейчас… сейчас это был мой главный козырь. Мой живой щит.

Фатима может и дальше плести свои сети в тиши кабинетов. Она может покупать чиновников и натравливать на меня бандитов. Но она не может пойти против всего города. По крайней мере, не в открытую. Напасть на простого повара, которого вдруг полюбили все местные ремесленники, – это значит настроить против себя всех. А это уже сила, с которой придётся считаться и градоначальнику, и Попечительскому Совету.

Я вынес очередной заказ в зал, и меня снова встретили одобрительным гулом. Я окинул взглядом этих людей – простых, работящих, со своими мелкими проблемами и заботами. Они пришли сюда не только поесть. Они пришли показать, что я не один. Что за мной стоит не только команда из сестры‑подростка, рыжей девчонки и неуклюжего паренька. За мной стоит целый город.

Когда у нас появилась свободная минутка, Настя буквально рухнула на стул.

– Устала? – спросил я, присаживаясь напротив.

Она кивнула, но в её огромных серых глазах плясали счастливые искорки.

– Это прекрасный день, Игорь. Просто лучший.

– Нет, Настюш, – я усмехнулся и достал телефон, снова открывая сообщение от журналистки. – Это было только начало.

Что ж, Светлана. Посмотрим, что за славу ты мне там приготовила. Я готов.

Вечер пятницы превратил «Очаг» в растревоженный муравейник. Казалось, весь Зареченск сговорился поужинать именно у нас. Люди сидели так плотно, что локтями задевали соседей, и никто не возражал. Те, кому не хватило стульев, пристроились у стойки с тарелками в руках, а у входа уже собиралась небольшая очередь. Гул голосов, весёлый смех, звон вилок и ножей – всё это смешивалось в одну громкую и по‑своему уютную мелодию.

Мы с Настей летали по залу, как две пчелы, которым срочно нужно опылить целое поле. Она – принимая заказы и разнося тарелки, я – на кухне, у плиты, но сегодня мне то и дело приходилось выбегать к людям. Кто‑то хотел пожать руку, кто‑то – просто сказать спасибо. Я чувствовал себя рок‑звездой, только вместо гитары у меня был поварской нож.

– Игорь, а включи‑ка ящик! – донеслось из дальнего угла. – Сейчас новости местные начнутся, говорят, про тебя кино показывать будут!

Зал тут же одобрительно загудел. Все головы повернулись к большой плазменной панели на стене. Щедрый подарок от градоначальника Белостоцкого, который он вручил нам после праздника. Забавно. Чиновник сам подарил мне инструмент, который сейчас сделает меня настолько популярным, что ему придётся со мной считаться.

Я отыскал под стойкой пульт, нажал на кнопку. Через секунду на экране появилось знакомое лицо Светланы Бодко. Она сидела в студии, волосы уложены волосок к волоску, на губах – хищная улыбка, а в глазах горит профессиональный азарт.

– Добрый вечер, Зареченск, – промурлыкала она в камеру, словно сытая кошка. – Сегодня в нашей программе «Город и люди» мы расскажем вам историю, похожую на сказку. Историю о том, как один молодой человек решил вернуть нашему городу вкус к жизни.

На экране замелькали кадры. Вот он, старый, обшарпанный «Очаг». Грязные окна, выцветшая до неузнаваемости вывеска, атмосфера полного уныния. Я помнил его таким. Камера специально задержалась на большой трещине в стене, и у меня в животе что‑то неприятно ёкнуло. Да, работы мы тут проделали немало.

А потом картинка резко сменилась. Вот Настя и прежний Игорь выходят из закусочной и смотрят на неё пустыми взглядами (и откуда только кадры нашли⁈). Вот я уже «обновлённый», сосредоточенно склонившись над чертежами мангала, что‑то чиркаю карандашом (пришлось сделать небольшую зарисовку, когда приезжала съёмочная группа). Вот мои руки, мелькающие с ножом над разделочной доской, быстро шинкующие овощи. Монтаж был что надо. Короткие, энергичные кадры, наложенные на бодрую, воодушевляющую музыку. Светлана и её команда не зря ели свой хлеб.

– Его зовут Игорь Белославов, – продолжал её бархатный голос за кадром. – Он не побоялся взять в свои руки умирающее заведение своей семьи и превратить его в настоящее сердце нашего города.

Снова смена кадра. Теперь в экране были лица посетителей. Я узнал почти всех: вот мельник Матвей, вот рыбак Пётр, вот молодая мама с ребёнком, которая заходит к нам каждый день за супом. Они с искренним восторгом рассказывали о том, какая у меня вкусная еда, как здесь стало чисто и уютно.

– Это не просто еда, понимаете? – говорила в камеру какая‑то женщина, которую я, честно говоря, даже не помнил. – Это как… как будто в детство вернулся. Вкус настоящий, живой! Без этой вашей магической химии!

Зал «Очага» взорвался аплодисментами и одобрительным свистом. Люди тыкали пальцами в экран, узнавая себя или своих знакомых, и хохотали. Я оглянулся в поисках Насти. Она стояла у стойки, прижав руки к груди, и не отрываясь смотрела на экран. Её серые глаза сияли, а по щекам катились слёзы. Слёзы гордости. Она видела на экране своего брата, настоящего героя.

А я… я видел хорошо сделанную работу. Идеально выстроенный образ «простого парня из народа», который бросил вызов системе. Я смотрел на экран с холодной отстраненностью сорокалетнего мужика, оценивая ракурсы, удачные склейки, правильные слова. Эта акула пера, Светлана, была настоящим мастером своего дела. Мало того, что она сняла отличный репортаж. Она ещё создавала и миф, который мне очень поможет в будущем. Да и в настоящем, если честно, уже помогает.