Мы замолчали. Воздух вокруг стал плотным, будто перед грозой. Я смотрел в её зелёные глаза и видел в них не только мудрость веков. Там было что‑то ещё. Дикое, настоящее, чувственное. Та самая искра жизни, о которой она говорила.

– Ты поможешь? Научишь меня «слушать»? – спросил я, не отводя взгляда.

– Помогу, – кивнула она. – Но за это я тоже кое‑что хочу.

– И чего же?

– Тепла. Ваши люди приносят в мой лес только холод. Холод жадности, холод страха, холод мёртвых порошков. А ты… в тебе горит огонь. Настоящий, человеческий. Мне любопытно. Поделись со мной своим теплом, и я научу тебя всему, что умею сама.

Я усмехнулся.

– Такой бартер меня устраивает.

Она улыбнулась в ответ, а в следующую секунду её губы коснулись моих. Её поцелуй был подобен дегустации. Взрыв вкуса, как от дикой лесной ягоды. Терпкий, сладкий, с нотками влажного мха. Я обнял её, и по телу будто хлынул не адреналин, а сама жизнь.

Обратно я шёл уже в полной темноте. Но мир вокруг изменился. Стал ярче, громче, отчётливее. Я чувствовал, как под камнями дремлют корни старых тополей. Слышал, как в тёмном переулке пищат две крысы. Возможно, обсуждают, где раздобыть сырную корку. Но главное – я ощущал запахи. Я мог разложить на составляющие аромат ночного города: вот воняет дешёвым пивом из таверны, вот тянет приторными духами от дамочки в окне третьего этажа, а вот… вот от особняка Алиевых на другом конце города несёт холодом. Таким ровным, спокойным, злым холодом, как из морозильной камеры, где хранят гнилое мясо.

Моё чутьё обострилось. Я получил новый инструмент. И мне не терпелось его опробовать.

Понедельник начался с привычной кухонной суеты. В воздухе витал запах свежего теста для пирожков и крепкого чёрного чая, который заварила Настя. Даша, напевая себе под нос какую‑то простенькую мелодию, так ловко шинковала капусту, что нож в её руках превратился в размытое пятно. Сестра, сосредоточенно нахмурив брови, щёлкала в калькуляторе, пересчитывая выручку за выходные. Я же стоял у плиты и колдовал над бульоном для солянки. Но сегодня я чувствовал, как тепло проникает в каждый кусочек мяса, как морковь отдаёт свою сладость, а лук – терпкую горечь. Я ощущал, как прямо сейчас, в этой кастрюле, рождается тот самый, правильный вкус.

– Игорь, а может, сегодня чебуреки сделаем? – мечтательно протянула Даша, не отрываясь от своей капусты. – Такие, знаешь, с мясом, с соком внутри, чтобы брызгало, когда кусаешь…

– Сначала разберёмся с планом на день, а потом будем брызгать соком, – усмехнулся я. – На обед сегодня у нас…

Договорить я не успел. Входная дверь распахнулась с таким грохотом, будто её вынесли с ноги. На пороге, шатаясь, стоял Вовчик.

Бледный, как простыня, с живописным фингалом под глазом, который уже начал цвести всеми оттенками от лилового до жёлто‑зелёного, он выглядел как восставший из мёртвых. Но глаза его горели нездоровым, фанатичным огнём. На нём была та же самая больничная пижама в полоску, поверх которой он кое‑как натянул старую куртку.

– Шеф! Я в строю! – отрапортовал он, пытаясь встать по стойке «смирно». Его тут же качнуло, и он едва не завалился на бок, успев ухватиться за дверной косяк.

Даша ахнула и выронила нож. Настя вскочила из‑за стола. Моей первой мыслью, мыслью сорокалетнего циничного Арсения, было заорать на этого идиота, схватить за шиворот и оттащить обратно в больничную палату. Но я сдержался. Я видел его глаза. В них было столько отчаянной, почти болезненной преданности, что ругаться было бы просто подло.

Я молча переставил с плиты кастрюлю с бульоном, вытер руки о фартук и медленно подошёл к нему.

– В строй, значит? – спросил я тихо, глядя ему прямо в глаза.

– Так точно! – гаркнул он, отчего снова пошатнулся. – Готов к выполнению любых задач! Мыть, чистить, носить! Всё что скажешь!

Я положил ему руку на плечо. Он был горячим, как печка. Ну конечно, температура. Герой.

– Пойдём, боец. Поговорим.

Я отвёл его в угол зала и усадил на стул. Он тут же попытался вскочить, но я надавил на плечо, заставляя сидеть.

– Слушай меня внимательно, Владимир, – я впервые назвал его полным именем, и он сразу сник, поняв, что шутки кончились. – То, что с тобой случилось, – это не твоя вина. Это моя. Я втянул вас всех в эту историю. Я не уберёг. И мне за это стыдно, понял?

Он замотал головой, пытаясь что‑то возразить, но я не дал ему вставить и слова, продолжив так же тихо, но жёстко:

– Ты не только мойщик посуды. Ты – часть этой команды. Моей команды. И мне нужен не полуживой энтузиаст, который упадёт в обморок от запаха жареного лука. Мне нужен здоровый, сильный боец. Поэтому слушай мой приказ. Как шефа и, если тебе не всё равно, как друга. Ты сейчас разворачиваешься и идёшь обратно в свою палату. И не высунешь оттуда носа, пока врач лично не позвонит мне и не скажет, что ты здоров как бык. Это ясно?

Вовчик смотрел на меня, и его губы дрожали. Он явно ожидал чего угодно: крика, ругани, может, даже подзатыльника за самоволку. Но не этого. Упоминание о дружбе его добило. Он медленно опустил голову.

– Я… я просто хотел помочь… – прошептал он сдавленно.

– Я знаю, – сказал я уже мягче. – И я это ценю. Больше, чем ты думаешь. Но лучшая твоя помощь сейчас – это набраться сил. Мы тебя ждём. Все.

Он поднял на меня глаза, полные какого‑то нового понимания. Медленно, очень медленно кивнул.

– Я понял, шеф. Я всё сделаю, как ты скажешь.

В этот момент к нам подошла Даша. Она молча наблюдала за нашим разговором, прислонившись к дверному косяку. На её лице не было ни тени обычной насмешки. Она подошла к Вовчику и мягко положила руку ему на плечо.

– Пойдём, герой. Провожу тебя до палаты, а то ещё где‑нибудь по дороге упадёшь. И смотри у меня, если ещё раз сбежишь – я тебе лично такой нагоняй устрою, похлеще шефа будет.

Её голос был тёплым и немного ворчливым, как у старшей сестры, которая ругает непутёвого младшего брата. Вовчик посмотрел на неё, и его щеки, даже под синяком, залил густой румянец. Он послушно поднялся, и Даша, приобняв его за плечи, повела к выходу.

– Я быстро! – крикнула она мне уже с порога. – Только удостоверюсь, что этот дезертир снова лёг в кровать!

Они ушли. Настя подошла ко мне и тихо сказала:

– Ты правильно поступил. Он бы тут и правда свалился.

Я кивнул, глядя в окно. Я видел, как Даша что‑то строго, но с улыбкой выговаривала Вовчику, а тот шёл рядом, опустив голову, и был, кажется, самым счастливым человеком на свете от такого внимания.

Утренняя толпа, жаждущая еды и зрелищ (второе, увы, они не получили), рассосалась, оставив после себя лишь гору грязной посуды и приятную ноющую боль в мышцах. Даша, вернувшаяся после недолгого отдыха, порхала у раковины. Казалось, эта рыжая бестия вообще не знала усталости. Её энергия била ключом, пока она с грохотом управлялась с тарелками. Настя тихонько скользила по залу, протирая столы и поправляя салфетки. В нашем маленьком «Очаге» наступил штиль.

Именно в этот тихий час, с грацией дорогого автомобиля, въезжающего на деревенский двор, к нам пожаловала Светлана Бодко.

Она не стучала. Просто толкнула дверь и вошла. Но в этот раз в ней не было той хищной ауры акулы, учуявшей кровь. Сегодня она выглядела иначе. Дорогой брючный костюм всё так же идеально сидел на её фигуре, но плечи были расслаблены, а в глазах вместо холодного блеска профессионала читался живой, почти человеческий интерес.

– Не помешаю? – её голос прозвучал мягче обычного.

Я как раз вытирал руки.

Так, так, так, а день‑то становится всё более интересным…

– Смотря зачем пришли, госпожа Бодко. Если за стейком – придётся подождать. А если просто поговорить, то чашечку кофе я вам организую.