Мы крепко пожали друг другу руки. Сделка была заключена.

Выходя из ратуши на залитую солнцем площадь, я чувствовал не эйфорию, а тяжёлую, пьянящую ответственность. Ещё вчера я был мелким лавочником, а сегодня стал ключевым игроком в большой городской игре. И ставки в ней только что взлетели до небес. Это пугало и манило одновременно. Отступать было поздно, да и, чёрт возьми, совсем не хотелось.

Я вернулся в «Очаг Белославовых» и тут же принялся за дело. Необходимо было составить сметы и технологические карты, чтобы всё точно рассчитать и предоставить Совету. Для себя я и без того знал, что и как готовить, но… меня попросил сам барон, готовый щедро заплатить в случае успха, так что стоило хорошенько постараться.

Однако мои злоключения не могли вот так просто остановиться только из-за того что я был слишком занят. О нет, они следовали за мной по пятам. И вот, примерно в полдень, когда «Очаг» трещал по швам от довольных посетителей, а в зале стоял счастливый гул сытых людей, грянул гром.

За столиком у окна восседал Семён Пузанков, как сказала мне сестрица. Мелкая сошка из земельного комитета, но с амбициями размером с его необъятный живот. Он с таким упоением поглощал жаркое, что казалось, будто это его последний завтрак в жизни. Чавканье разносилось по залу, заглушая даже звон посуды. И вдруг, не донеся до рта очередной кусок мяса, он замер.

Вилка звякнула о тарелку. Его лицо, до этого пышущее здоровьем и довольством, начало наливаться неприятной синевой. Он вцепился в живот, глаза комично закатились, и, издав звук, похожий на лопнувшую грелку, он с грохотом повалился на пол. Его тело, падая, зацепило скатерть, и остатки роскошного обеда полетели на пол.

На мгновение в зале повисла такая тишина, что было слышно, как на кухне шипит масло на сковородке. Все взгляды были прикованы к распластанному на полу телу чиновника. А потом тишину пронзил визг, достойный оперной дивы.

Из самого тёмного угла, как чёрт из табакерки, выскочил какой-то неприятный тип. Я его где-то видел, кажется, он постоянно ошивался в компании Кабана у местной пивной.

— Отрава! — завопил он, тыча в меня дрожащим пальцем. — Он его отравил! Убийца! Как и его папаша! Яблочко от яблони!

Последние слова показались мне смешными.

Что, опять?

Но по Насте они ударили ощутимо. Я обернулся и увидел её лицо — белое, как свежепросеянная мука. Поднос с чашками выскользнул из её ослабевших пальцев и с оглушительным звоном разлетелся на мелкие осколки. В её глазах застыл не просто страх, а тот самый первобытный ужас, который я уже видел. Это было эхо прошлого, страшный призрак, который снова пришёл в наш дом.

Посетители, как стайка напуганных воробьёв, шарахнулись от своих столиков. Женщины ахали, мужчины хмуро переглядывались, бросая на меня подозрительные взгляды. Мой «Очаг» за какие-то секунды превратился в место преступления, а я из шеф-повара — в главного подозреваемого.

Я сделал шаг к Пузанкову. Мой мозг, привыкший к экстренным ситуациям на кухне, заработал с холодной точностью: «Симптомы? Аллергическая реакция? Закупорка? Сердце?». Но было уже поздно что-либо анализировать.

Не прошло и пары минут, что было подозрительно быстро, как в дверях нарисовались двое полицейских. Лица у них были такие суровые, будто они всю жизнь питались лимонами.

— Нам поступил сигнал об отравлении, — громко, чтобы слышали все, объявил один из них, оглядывая меня с ног до головы. — Пройдёмте, гражданин Белославов.

Вот об этом я и говорил, господин сержант. Среди ваших парней есть те, кто давно прода свою шкуру Алиеву и его дружкам.

Но паника — это для дилетантов. В моей прошлой жизни, когда на кухне ресторана с тремя звёздами Мишлен одновременно горел соус, ломался холодильник и матерился су-шеф, паника означала профессиональную смерть. Поэтому сейчас, глядя на этот дешёвый спектакль, я почувствовал не страх, а холодную, звенящую ярость.

— Стоять! — мой голос прозвучал так резко и властно, что полицейские, уже собиравшихся поднять обмякшее тело Пузанкова, замерли на месте. — Не трогать его! Я требую немедленного осмотра!

Я опустился на одно колено рядом с «пострадавшим», игнорируя грязный пол и лужу из соуса. Приятель Кабана и копы смотрели на меня с откровенной насмешкой. Мол, давай, поварёнок, поиграй в лекаря, всё равно тебе конец.

Я аккуратно приподнял тяжёлое веко чиновника. Зрачок был расширен, но реагировал на свет, хоть и вяло. Затем я наклонился ниже, почти касаясь его небритой щеки, и сделал глубокий вдох. В нос ударил резкий, сивушный запах дешёвого пойла, смешанный с чем-то приторно-медицинским, похожим на аптечную настойку. И я заметил главное — кончики пальцев Пузанкова мелко-мелко дрожали. Не как при судорогах, а как при сильном нервном напряжении или… похмелье.

Я медленно поднялся, отряхивая колени.

— Это не пищевое отравление, — громко и отчётливо, чтобы слышал каждый в зале, заявил я.

— Ого, ты у нас теперь и лекарем заделался, поварёнок? — расхохотался дружок Кабана. — Может, ещё и порчу снимешь?

— Мне не нужно быть лекарем, чтобы отличить настоящее отравление от тяжёлого похмелья, смешанного с «Паралепсом», — спокойно, почти лениво парировал я.

Ну не просто же так я усиленно изучал по здешнему интернету ассортимент местных аптек в которых пытался найти нужные мне специи.

При этих словах в зале повисла тишина. Даже хохот провокатора застрял у него в глотке.

— Дешёвая магическая микстура, которую пьют все симулянты в городе, чтобы получить больничный, — продолжал я, глядя прямо в глаза полицейским. — Вызывает жар, озноб, расширение зрачков и лёгкий тремор. У него все симптомы налицо. Спросите любого фармацевта, он вам подтвердит. А теперь, — в моём голосе зазвенел металл, — я бы на вашем месте проверил господина Пузанкова на предмет алкогольного опьянения в рабочее время.

В толпе посетителей прошёл удивлённый шёпот. Моя уверенность была настолько абсолютной, что версия с отравлением начала трещать по швам, как гнилая ткань. Люди переглядывались, и в их глазах вместо подозрения читался уже живой интерес к разоблачению.

— Да что вы его слушаете⁈ — взвизгнул приятель Кабана, понимая, что план летит ко всем чертям. — Он вас заговаривает!

Но было поздно. Один из полицейских, тот, что постарше, нахмурился, подошёл к Пузанкову и тоже принюхался. Его лицо скривилось в брезгливой гримасе.

— И правда, перегаром несёт за версту, — пробурчал он и посмотрел на своего напарника. — Надо тащить его в участок. Пусть там проспится, а потом будем разбираться.

Спектакль был окончен. Занавес. Аплодисментов не последовало, но я чувствовал, что только что выиграл важнейший раунд.

Поставить диагноз — это, конечно, хорошо, особенно когда делаешь это с видом гения от медицины. Но одних слов, даже таких веских, как мои, было мало. Нужны были факты, улики. Имя. Мне нужно было знать, кто дирижирует этим балаганом, чтобы вырвать дирижёрскую палочку из его наглых рук и засунуть её… ну, скажем, туда, где ей самое место.

Пока Настя и подоспевшие полицейские суетились вокруг «отравленного» Пузанкова, который, кстати, уже начал подозрительно правдоподобно охать и постанывать, я тихонько выскользнул на задний двор. Моя цель была ясна. Главный крикун, тот самый, что первым завопил про отраву, уже успел раствориться в толпе. Но я заметил его подельника — мелкую сошку по кличке Тощий, который как раз пытался, пригибаясь, удрать в спасительную темень переулка.

Парень был довольно шустрым, но это тело, в котором я застрял, оказалось на удивление проворным. Пара длинных, кошачьих прыжков — и вот я уже дышу ему в затылок. Хватка за воротник ветхой куртки, и вот он уже болтается в моей руке, как пойманный за шкирку щенок. Без лишних церемоний я затащил его за гору вонючих мусорных баков, от которых несло чем-то неописуемо мерзким.

Резкий толчок — и Тощий знакомится спиной с холодной кирпичной стеной. Судя по тихому хрусту, знакомство вышло довольно болезненным.