В ушах до сих пор стоял гул. Целый день в кузнице у Фёдора давал о себе знать. Звон молота о наковальню, шипение раскалённого металла, жар, от которого, казалось, плавился сам воздух… Это было, конечно, чертовски познавательно, но сейчас я чувствовал себя так, будто этот самый молот весь день методично стучал по моей бедной голове. Мышцы ныли, а в носу до сих пор стоял запах угля и сажи.

– Шеф, а вид у тебя, прямо скажем, нетоварный. Будто тебя злыдень пожевал, а потом решил, что ты слишком жилистый, и выплюнул, – раздался прямо над ухом до боли знакомый писклявый голос. – Ещё пара таких минут, и ты пустишь слюну прямо на свои священные каракули. Весь твой гениальный проект утонет в твоих же слюнях, так и не успев начаться.

Я с трудом разлепил веки, тяжёлые, как две гири. На стол, ловко перемахнув через стопку салфеток, запрыгнул Рат. Его наглая серая морда с длиннющими, нервно подрагивающими усами выглядела как всегда издевательски. В зубах он держал свой сегодняшний трофей – почти целое овсяное печенье, которое с важным видом положил рядом с моей рукой.

– Не дождёшься, – прохрипел я. Голос звучал так, будто я не спал неделю. Что, в общем‑то, было недалеко от истины.

– О, я‑то как раз подожду. Я парень терпеливый, – фыркнул крыс, усаживаясь на чистые салфетки, словно это был его личный бархатный трон. Он картинно обтёр передние лапки друг о друга и поправил усы. – А вот кое‑кто ждать совсем не любит. Моя агентурная сеть не дремлет, шеф. Есть свежие новости с полей… любовных.

Я издал звук, больше похожий на предсмертный стон раненого мамонта, и снова уронил голову на руку. Только не его «донесения». Мой мозг и так превратился в переваренную овсянку, и переваривать ещё и крысиные сплетни был совершенно не в состоянии.

– Рат, умоляю, давай завтра…

– Никаких завтра! – пискнул он так пронзительно, что у меня в голове зазвенел маленький колокольчик. – Информация – это как горячий пирожок, её нужно есть сразу! А у меня сегодня не пирожок, а целый торт!

Я устало вздохнул. Иногда мне казалось, что вся моя жизнь превратилась в какой‑то абсурдный спектакль. Я, Арсений Вольский, в теле этого хилого паренька, должен был сейчас сидеть в тишине и покое, набрасывать главы своей будущей книги. Книги, которая перевернула бы этот мир с его химическими порошками и убитым вкусом. Я бы назвал её просто и со вкусом: «Еда, как она есть». Рассказал бы про магию специй, про правильную обжарку, про баланс вкусов… Но вместо этого я до полусмерти вкалываю в кузнице, чтобы построить гигантский гриль, а по ночам выслушиваю светскую хронику от говорящей крысы.

– Книги подождут, шеф! – заявил Рат, будто прочитав мои мысли. – Бумагу ещё не всю съели. А вот любовь ждать не будет! Итак, донесение номер один: аптекарша Зефирова, ну, эта, с кудряшками и вечно удивлёнными глазами, совсем по тебе с ума сходит. Уже всем подругам уши прожужжала. Мой агент в аптеке, рискуя быть прихлопнутым веником, передал дословную цитату. Слушай и гордись: «Он такой… такой загадочный! Совсем не то, что наши мужланы. А глаза у него! Вы видели его глаза? В них словно угольки тлеют!»

Я снова застонал, на этот раз ещё громче и жалобнее. Ну конечно, «угольки тлеют». Эти угольки сейчас окончательно потухнут от усталости, и больше никогда не загорятся. С таким лицом, как у меня сейчас, только ворон на огороде пугать, а не аптекарш очаровывать.

А ведь стоило всего лишь пару раз увидеться. И что с этой женщиной не так? Хотя, стоит отметить, что она была довольно симпатичной…

– Рат, пожалуйста…

– Это ещё не всё! – крыс азартно стукнул хвостом по столу, отчего карандаш покатился и с тихим стуком упал на пол. – Сегодня она искала в своей же аптеке «сильное средство от стресса и сердечного трепета». Мои лучшие аналитики, посовещавшись за кусочком отличного, хоть и немного заветренного, сыра, пришли к выводу: это всё ты, шеф. Диагноз – острая белославовит‑лихорадка. Но не дрейфь, у меня уже есть план. Могу организовать «случайную» встречу. Я бегу мимо, как бы невзначай роняю на неё с полки какую‑нибудь банку, а ты её героически спасаешь. Классика! Она твоя!

Я поднял на него абсолютно пустые, измученные глаза. В голове на секунду возникла совершенно идиотская картина: я, в заляпанном сажей фартуке, героически ловлю трёхлитровую банку с огурцами, а аптекарша смотрит на меня с обожанием. Какая же несусветная чушь.

– Рат… единственная женщина, о которой я сейчас могу думать, – это моя подушка, – устало выдохнул я, собирая последние крохи сил. – И она, кажется, мне изменяет с этим столом.

Договорить я не успел. Силы кончились. Совсем. Голова стала неподъёмной и с глухим стуком опустилась на сложенные руки прямо поверх чертежей. Мышцы шеи и плеч мгновенно сдались, и мир вокруг поплыл, растворяясь в вязкой, тёплой и такой желанной темноте. Последней мыслью, промелькнувшей в затухающем сознании, было: «Надо сказать Рату, чтобы не сожрал чертежи…» А потом наступила тишина. Глухая, долгожданная, спасительная тишина.

Я вырубился прямо за кухонным столом, положив голову на руки. Знаете, как в фильмах показывают уставших детективов? Вот примерно так, только пахнет от меня не дешёвым виски, а гарью кузницы и будущим успехом. Казалось, я мог проспать так до следующего пришествия кого‑нибудь важного.

Но мой персональный апокалипсис решил не ждать.

– ИГО‑О‑ОРЬ!

Крик сестры вонзился в мозг, как раскалённый гвоздь. Так кричат только когда видят что‑то по‑настоящему страшное. Я дёрнулся, вскинув голову, и в тот же миг что‑то со звоном разнесло окно. Потом ещё одно. И ещё. В нашу уютную кухню, как незваные гости на банкет, влетели три бутылки с горящими тряпками. Коктейли Молотова. Ну надо же, какая банальщина. Я ожидал от Алиевых большей фантазии.

Пламя взревело, как голодный злыдень, и набросилось на всё деревянное. Занавески вспыхнули, как бумага, столы загорелись весёлым оранжевым огнём. В нос ударил едкий, тошнотворный запах бензина, перебивая даже аромат моих специй. Вот это обидно.

– Настя! – прохрипел я, подскакивая. Голос сел, а сердце, наоборот, подскочило куда‑то к самому горлу.

Я рванул к двери, что вела в комнаты, но в панике, достойной героя дешёвого ужастика, зацепился за ножку стула. Великий повар и мастер боевых искусств растянулся на полу, как мешок с картошкой. И в этот самый момент доски подо мной издали оглушительный треск.

Пол просто исчез.

Секунда свободного полёта, а потом я устремился вниз. Прямо в огненную пасть, которая ещё мгновение назад была нашим полом. Жар лизнул лицо, и последнее, что я успел подумать:

Надеюсь, в аду есть нормальная кухня.

Я дёрнулся так, что едва не свалился со стула, и с хриплым сипом втянул в себя воздух.

Тихо. До смешного тихо.

Солнечный луч, наглый и жизнерадостный, пробивался сквозь окно и полз по столу. Никакого огня. Никакого запаха бензина.

Я сидел за тем же столом. В той же дурацкой позе. Сердце всё ещё пыталось пробить грудную клетку, а по лбу катился холодный пот. Я медленно, как сапёр, осматривал кухню. Всё на месте. Окна целы. Стулья стоят. Никакой дыры в полу.

Это был сон. Просто грёбаный кошмар.

Я откинулся на спинку и прикрыл глаза, пытаясь заставить сердце биться в каком‑то приличном ритме, а не как у зайца‑барабанщика. Руки мелко тряслись. Провёл ладонью по лицу – мокрое.

Господи, какой же я идиот. Довёл себя. Мой мозг, который последние дни работал в режиме военного завода, решил выдать мне трейлер самого страшного фильма из всех возможных. Я так долго ждал от Алиевых какой‑нибудь подлости, так к ней готовился, что моё подсознание сказало: «А давай я покажу тебе, как это может быть! В 3D и с полным погружением!»

Я просидел так ещё минут пять, тупо глядя в стену и дыша, как после марафона. Усталость, которую я до этого успешно игнорировал с помощью адреналина и чистого упрямства, навалилась разом. Она была тяжёлой, как чугунный казан, и придавила меня к стулу. Я вдруг отчётливо понял, что нахожусь на грани.