– Сыр, – просипел он без всяких предисловий. – Большой кусок. И пожирнее. Я заслужил.

Я усмехнулся, отрезал ему щедрый ломоть чеддера и положил на пол. Крыс проворно схватил добычу и уселся в углу, быстро работая челюстями.

– Ну, выкладывай, – сказал я, присев на корточки. – Нашёл?

Рат проглотил последний кусок и облизнулся.

– А то! – фыркнул он. – Пока ты тут вениками махал и солью баловался, я, между прочим, делом занимался. Выследил твоего врага. Точнее, врагиню.

– Рассказывай.

– Фатима наняла ведьму. Старую каргу по имени Марьяна. Живёт на самом краю города, в развалюхе у старого кладбища. Вонь оттуда, доложу я тебе… Я увязался за каким‑то тощим ублюдком. Он к ней вчера вечером бегал, заказ передавал. Я всё слышал. Она ему какую‑то дрянь в мешочке дала, чтобы подбросить сюда.

Рат подробно описал мне и дом, и саму ведьму – сгорбленную старуху в чёрном платке, от которой несёт могильной землёй и злой силой.

Что ж… Значит, Марьяна. Пришло время для ответного хода.

Вечером, когда в «Очаге» погас свет, а моя команда, уставшая, но жутко довольная собой, разбрелась, я даже не думал об отдыхе. Такие битвы не заканчиваются с последним клиентом. Они просто переходят в ночную, тихую фазу. Я сунул в карман небольшой свёрток и шагнул в прохладу пустого города.

Мой путь лежал на самую окраину, в ту часть Зареченска, где город сдавался и уступал место пустырям и заброшенным складам. Фонари здесь горели через один, выхватывая из темноты то кучу мусора, то разбитый бордюры. Рат был предельно точен в своих инструкциях: «Иди, пока не увидишь забор старого кладбища. Слева от него будет последний дом. Кривой, серый, одно окно досками забито. Мимо не пройдёшь».

И я не прошёл. Дом действительно был последним, он словно врос в землю, пытаясь спрятаться от всего мира. Никакая это была не зловещая избушка на курьих ножках. Просто очень старый, очень бедный и бесконечно уставший от жизни домик. Забор покосился, краска на стенах облезла, а крышу латали чем придётся. От этого места веяло не злом, а такой глухой, вязкой безнадёгой, что становилось не по себе. Это было куда страшнее любых ведьминских проклятий.

Я постоял с минуту, приводя мысли в порядок. Я пришёл сюда не для того, чтобы угрожать или мстить. Месть – удел дураков, она не приносит результата. Я пришёл заключать сделку.

Постучал в тонкую, рассохшуюся дверь. Стук прозвучал в ночной тишине слишком громко. Изнутри донеслось какое‑то шарканье, потом долгая пауза. Наконец, испуганный женский голос спросил:

– Кто там?

– Мне нужна Марьяна, – сказал я ровно и спокойно. – Я от Фатимы.

Это была наглая ложь, но я был уверен, что она сработает. За дверью заскрежетал засов, и она приоткрылась. На пороге стояла женщина, которой на вид можно было дать лет семьдесят, хотя по документам ей, скорее всего, было около пятидесяти. Серое, измученное лицо в глубоких морщинах, выцветшие глаза, в которых застыл вечный страх. Она сутулилась, но не от старости, а словно под тяжестью невидимой ноши. На голове был повязан тёмный платок – тот самый, о котором говорил Рат.

– Что ещё этой стерве от меня надо? – прошипела она, глядя на меня с ненавистью и страхом одновременно. – Я всё сделала, как она велела.

– Она послала меня убедиться, что всё в порядке, – так же спокойно соврал я. – Пустите?

Она колебалась, но имя «Фатима» было волшебным словом, открывающим любые двери. Ведьма нехотя отступила, пропуская меня в тесную прихожую.

Внутри было прибрано, но очень, очень бедно. Старый стол, пара скрипучих табуреток, остывшая печь в углу. В воздухе стоял тяжёлый, кислый запах застарелых лекарств и пыли. Из‑за выцветшей ситцевой занавески, которая делила комнату пополам, доносилось тихое, едва слышное дыхание больного человека.

– Говори, что тебе нужно, и убирайся, – резко бросила Марьяна. Она осталась стоять у двери, готовая в любой момент вытолкать меня за порог.

Я не стал тратить время на пустые разговоры. Подошёл к столу, смахнул с него какие‑то крошки и молча положил свой маленький свёрток. Затем, под её напряжённым взглядом, аккуратно развернул бумагу.

Ведьма смотрела на мои руки с откровенным недоверием. Но когда она увидела, что лежало на бумаге, её дыхание оборвалось.

В полумраке комнаты, освещённой лишь тусклым светом с улицы, на столе лежали два настоящих сокровища, подарок лесной дриады. Несколько капель густого мёда, которые светились мягким, живым золотом, словно крошечные пойманные звёзды. А рядом с ними – три листочка лунной мяты, чья поверхность переливалась холодным, жидким серебром.

Глаза Марьяны расширились. Вся враждебность и страх на её лице в один миг сменились полным, абсолютным потрясением. Она сделала к столу один неуверенный шаг, потом второй, словно её тянуло невидимой силой. Её рука медленно потянулась к светящимся каплям, но замерла в паре сантиметров, не решаясь прикоснуться к чуду.

– Это… нет… не может быть… – прошептала она одними губами. – Лунная мята… и слёзы лесной царевны… Я думала, это просто сказки…

Ого, так Травка, оказывается, по легендам царевна?

– Фатима платит тебе деньгами, – сказал я, и мой голос в мёртвой тишине прозвучал, как удар молота. – А я предлагаю то, что купить нельзя.

Она резко вскинула на меня глаза. В них больше не было страха. Только дикая смесь из жадности, отчаянной надежды и всепоглощающего горя.

– Что… что ты хочешь? – её голос сорвался.

– Правду. И верность, – отчеканил я. – В обмен на это.

Я кивнул на стол. Она снова перевела взгляд на мёд и мяту, потом на меня, потом на занавеску, из‑за которой доносилось тихое, болезненное дыхание. И в этот момент её плотина прорвалась.

Марьяна рухнула на табуретку, закрыв лицо ладонями, и её худые плечи затряслись от сухих, беззвучных рыданий. Я молчал, давая ей время.

– Эта тварь… – наконец выдавила она сквозь слёзы. – Она пришла ко мне месяц назад. Моя Анечка… – она мотнула головой в сторону занавески, – … она тает. Просто тает на глазах. Никакие травы, никакие заговоры не помогают. Врач сказал, нужны лекарства из столицы. Очень дорогие. Откуда у меня такие деньги? А Фатима всё прознала. Пришла и сказала: «Я оплачу лекарства для твоей дочери. А ты будешь делать то, что я скажу. Если откажешься – девочка умрёт. Пойдёшь в плицию – умрёте обе». Что мне оставалось делать?

Она подняла на меня заплаканное, почерневшее от горя лицо.

– Сначала были мелочи. Соседу её товар испортить, конкуренту в лавку крыс наслать. А потом появился ты. И она просто взбесилась. Приказала сделать так, чтобы твоя кухня сгнила изнутри. Чтобы ты сам сбежал из этого города, проклиная всё на свете. Я не хотела! Честно! Но она пригрозила, что следующей посылки с лекарствами не будет…

Ведьма говорила без остановки, вываливая на меня всё, что накопилось. Угрозы сломали её, а моё предложение стало последней каплей.

– Ты думаешь, Мурат – это зло? – она горько усмехнулась, вытирая слёзы рукавом. – Мурат – просто шумный, глупый индюк. Она специально выпустила его во двор, чтобы все на него смотрели и смеялись. А настоящая паучиха сидит в тени и плетёт свою паутину. Весь этот город – её паутина. Все эти бандиты, все продажные чинуши вроде Мышкина – это её люди. Она собственным сыном пожертвовала, позволила тебе его унизить, чтобы ты расслабился и ничего не заподозрил. Она намного умнее и опаснее, чем ты можешь себе представить.

Она замолчала, опустошённая. Кажется, она сама не поняла, как выложила всё это первому встречному. Она посмотрела на меня по‑новому, с каким‑то суеверным интересом.

– В тебе есть сила, – тихо сказала она. – Не такая, как у меня. Другая. Живая.

Я молча подвинул свёрток поближе к ней.

– Это аванс, – сказал я. – Надеюсь, это поможет вылечить твою дочь. Когда я получу то, что мне нужно, ты получишь вдвое больше.