– Пахнет неприятностями. Крупными неприятностями. И я тебе вот что скажу, эта рыжая девица поопаснее всех Алиевых вместе взятых будет. Те хотят отжать твой бизнес, это просто, скучно и понятно. А эта, – крыс выразительно дёрнул усом в сторону двери, – похоже, нацелилась на твою душу. Или что там у тебя вместо неё. Так что удачи, шеф. Она тебе очень скоро понадобится.

С этими словами он фыркнул, развернулся и с гордым видом удалился в свою нору, оставив меня одного наедине с гулкой тишиной, запахом специй и совершенно новыми, пугающими и абсолютно неконтролируемыми ощущениями в этом молодом и таком чужом для меня теле.

В воздухе плотно висела усталость, сладковатая, как сироп, и тонкий, едва уловимый аромат специй, смешанный с едким запахом чистящего средства.

Я обвёл взглядом своё царство. Всё блестело. Стальные поверхности отражали тусклый свет дежурной лампы, стопки тарелок стояли идеально ровными башнями, ножи в деревянной подставке сверкали, как хирургические инструменты. Всё было на своих местах. Всё было правильно. Впервые за всё это безумное время, проведённое в чужом теле и чужом мире, я почувствовал не только дикую измотанность, но что‑то ещё. Странное, почти забытое чувство глубокого удовлетворения.

Это место оживало. Оно переставало быть просто заброшенной забегаловкой, которую я в одиночку пытался вытащить из грязи. У него появлялась душа. Здесь, в этом ежедневном хаосе, рождалось нечто большее, чем просто закусочная на углу. Здесь рождалась команда.

Я решительно расстегнул верхние пуговицы кителя, который уже успел стать моей второй кожей, закатал рукава и снова встал к плите. Но в этот раз я готовил не для клиентов и не для отработки нового блюда. Я готовил для себя. И для своего единственного, пусть и хвостатого, наперсника в этом странном мире.

В недрах холодильника нашлись припасы: небольшой бумажный пакет с тёмными, плотными грибами, пахнущими лесом и влажной землёй – недавний трофей Рата; кусок настоящего сливочного масла, а не маргарина; одинокая головка чеснока и остатки сливок в бутылке. Ужин простого солдата после тяжёлого, но победного боя.

Процесс готовки всегда был для меня сродни медитации, но сейчас – особенно. Я никуда не торопился. Каждое движение было выверенным, спокойным, приносящим удовольствие. Тонкие, почти прозрачные пластинки чеснока медленно плавились в сливочном масле, наполняя кухню густым, тёплым и таким родным ароматом. Затем к ним отправились грибы. Они тут же зашипели, жадно впитывая масло и отдавая взамен свой лесной дух.

Кухня наполнилась запахом осени, прелых листьев и чего‑то ещё, неуловимо волшебного. Я плеснул в сковороду немного белого вина, оставшегося от готовки, – оно сердито зашипело и окутало плиту облаком пара. Добавил сливки, щепотку мускатного ореха и оставил соус тихонько булькать на самом малом огне, превращаясь в кремовое совершенство.

– Ты выглядишь почти довольным

На край стола, деловито вытирая лапки своим «полотенчиком», взобрался Рат. Он уселся, аккуратно обвил хвостом лапы и уставился на меня чёрными глазками. В них плясали хитрые огоньки.

– Не рановато ли расслабился, шеф? Праздник через пару дней. Город гудит, как пчелиный рой перед грозой. А ты тут пасточки готовить удумал.

Я усмехнулся, откидывая идеально сваренную до состояния «аль денте» пасту на дуршлаг.

– Я не расслабился, хвостатый гурман, – ответил я, смешивая горячее спагетти с бархатным соусом. – Я подвожу итоги и собираю армию.

Словно подтверждая свои слова, я выложил дымящуюся пасту на большую тарелку, а крошечную, почти кукольную порцию, отложил на маленькое фарфоровое блюдечко. Это блюдце я давно выделил для своего шпиона, и он этим несказанно гордился. Поставив угощение перед крысом, я сел напротив и с наслаждением накрутил на вилку первую порцию. Божественно. Просто, но гениально.

– Армию? – переспросил Рат, уже успев запустить свою наглую серую морду в блюдце. Он говорил с набитым ртом, отчего его слова звучали ещё комичнее. – Громко сказано для компании из двух девчонок и одного плаксивого недотёпы, который боится собственной тени.

– Ты мыслишь слишком узко, – возразил я, отправляя в рот ещё одну вилку чистого блаженства. – Даша – мой первый лейтенант. Надёжный, исполнительный и с таким огнём в глазах, что им можно костры разжигать. Вовчик, при всей его неуклюжести, – верный знаменосец. Его слепая преданность, если её правильно направить, способна свернуть горы. А моя сестра Настя – это мой начальник штаба. Она держит на себе весь тыл и не даёт мне окончательно сойти с ума.

Я сделал паузу, загибая пальцы, словно перечислял свои полки.

– Сержант Петров, который теперь жить не может без моих пончиков, – это мой человек в городской страже. Мясник Степан, который рубит мясо одним ударом, но нарезает стейки с нежностью ювелира, – это мой верный поставщик провизии и мой авторитет среди простого люда. Кузнец Фёдор, – это оружейник. Понимаешь теперь?

Рат прекратил чавкать и поднял на меня взгляд. В его глазах промелькнуло что‑то похожее на уважение. Он задумчиво пожевал, проглотил и тщательно облизал усы.

– Крепость, говоришь… – пробормотал он, и в его голосе исчезли привычные ехидные нотки. – Хм. А звучит‑то как солидно.

Он с наслаждением доел последний гриб со своего блюдечка и снова посмотрел на меня.

– Ну что ж. Тогда вашему сиятельству, коменданту крепости, не помешает свежее донесение от полевого агента.

Я вопросительно поднял бровь, откладывая вилку.

– Кабан сегодня днём встречался с какими‑то очень мутными типами у старых портовых складов, – вполголоса, будто опасаясь, что нас подслушают, сообщил Рат. – Я мимо пробегал по своим крысиным делам. Их было трое. Здоровые, как быки, но одеты в какое‑то рваньё, и глаза у всех пустые. И пахло от них, шеф, очень нехорошо.

– Нехорошо – это как?

– Горелой шерстью и самым дешёвым самогоном, – уточнил крыс, брезгливо сморщив нос. – Знаешь, таким, от которого даже портовые грузчики нос воротят. Они о чём‑то шептались, постоянно оглядывались по сторонам, а Кабан совал им в руки деньги. Готов поспорить на кусок лучшего сыра, они к твоему празднику готовятся. Хотят тебе такой салют устроить, что весь город запомнит.

Я замер. Паста, ещё секунду назад казавшаяся верхом кулинарного искусства, мгновенно перестала быть такой восхитительной. Горелая шерсть… Это словосочетание эхом отозвалось где‑то в глубине сознания, разбудив неприятные воспоминания из книг, что я читал об этом мире. Это был маркер. Фирменный знак определённого сорта наёмников, которые не гнушались использовать низкоуровневую, грязную боевую магию. Поджоги, порча, мелкие, но очень пакостные проклятия.

Я медленно опустил вилку на тарелку. Приятная усталость и чувство тихого триумфа испарились без следа. Их место заняла ледяная, колючая тревога. Пока я тут, в тепле и уюте, строил свою маленькую крепость и расставлял на воображаемой карте своих оловянных солдатиков, враг не дремал. Он уже готовил осаду. И его солдаты были далеко не оловянными.

Праздник «Сытого Горожанина» больше не казался мне просто кулинарным состязанием. Он стремительно превращался в настоящее поле битвы. И я, кажется, только что получил первое донесение с передовой.

Сон не шёл. Вообще. Я ворочался с боку на бок, подминал под себя подушку, считал овец, баранов и даже целые отары, но всё было зря. Слова Рата, сказанные его писклявым, но на удивление серьёзным голосом, впились в мозг, как занозы. «Люди с запахом горелой шерсти». Звучало как название дешёвого фильма ужасов, но тревога, которую я почувствовал, была вполне реальной. Холодная, неприятная, она сначала просто щекотала нервы, а потом… потом сменилась чем‑то другим. Чем‑то знакомым и давно забытым.