Я поставил на самый сильный огонь тяжёлую сковороду‑гриль. Дождался, когда она разогреется. Взял щипцами первый розовый медальон из вырезки. Холодный, нежный. На секунду задержал его над сковородой, словно дразня, а потом – хлоп! – аккуратно опустил на раскалённую поверхность.

Ш‑ш‑ш‑ш‑ш!

Звук был таким громким, что, кажется, зазвенели стёкла. Яростное, злое шипение, от которого по спине почему‑то бегут мурашки удовольствия. Оператор, парень с камерой на плече, аж дёрнулся от неожиданности, но тут же взял себя в руки и навёл объектив поближе. Ещё бы, такое шоу! Я быстро выложил остальные куски. Шипение превратилось в настоящий рёв, а по кухне тут же поплыл такой густой и вкусный запах жареного мяса, что у меня самого слюнки потекли.

– Две‑три минуты, – сказал я вслух, скорее для себя, но и чтобы на камеру попало. – С каждой стороны. Не больше. Нам нужно, чтобы сверху образовалась корочка, которая запечатает все соки внутри. Если проворонить момент – всё, пиши пропало. Будет не мясо, а сухая подошва от сапога.

Я не дёргался, не суетился. Просто стоял и смотрел. В этом есть что‑то гипнотическое: видеть, как жар меняет мясо, как оно на глазах готовится. Вот на поверхности выступили крошечные капельки – это оно, сок. Значит, всё идёт как надо.

Время. Щипцами подцепил первый кусок и быстрым, отработанным движением перевернул. Есть! Идеальные, тёмно‑коричневые, почти чёрные полоски от гриля. Как по учебнику. Перевернул остальные, и тут же, не теряя ни секунды, щедро посыпал их крупной солью и свежемолотым чёрным перцем из мельницы. Сразу убавил огонь до среднего, чтобы не горело. А на свободное место, прямо в мясной сок, швырнул горсть половинок помидоров черри и толстые кольца красного лука, которые мне уже нарезала Настя.

И тут же аромат на кухне снова изменился. К мощному мясному духу добавилась сладкая нотка поджаренного лука и лёгкая, свежая кислинка от помидоров. Вот это настоящая алхимия, а не какие‑то там порошки из пакетиков. Всё рождается прямо здесь и сейчас, на твоих глазах.

– Игорь, а вот скажите, – осторожно, будто боясь спугнуть рыбу, вклинилась в шипение сковородки Светлана. Она сделала шажок вперёд, её голос стал тише, интимнее. – По всему городу ходят слухи, что ваш конфликт с купцом Алиевым дошёл до предела. Что между вами настоящая война. Это правда?

Я на миг оторвался от плиты и посмотрел ей в глаза. Взгляд цепкий, хищный. Ей не было меня жаль, ей нужна была история, сенсация. Чтобы завтра об этом гудел весь Зареченск.

– Светлана, я повар, – я пожал плечами и снова уставился на сковороду, показывая, что для меня важнее. – Моя единственная война – вот она. За то, чтобы мясо было сочным, а лук не подгорел. Чтобы люди, которые ко мне приходят, ели вкусную и честную еду. А всё остальное… языками чесать – не мешки ворочать. Сами знаете.

Я не дал ей и шанса вставить новое слово. Быстро, одним движением, снял мясо со сковороды на чистую деревянную доску. Рядом выложил поджаренные, чуть размякшие овощи.

– Готово. Но есть сразу нельзя, – я накрыл мясо куском фольги, словно одеялом. – Ему нужно отдохнуть. Минут пять, не меньше. Чтобы все соки, что сейчас бурлят внутри, успокоились и равномерно разошлись. Тогда оно будет таять во рту. А мы пока… пока займёмся соусом. Вот тут‑то и начнётся самое интересное.

Сковорода ещё дышала жаром. Я склонился над ней, как над картой сокровищ. На дне, среди золотистых кусочков лука, темнели прижарившиеся остатки мяса и сок. Вот оно, главное. Не просто подливка, а душа будущего соуса.

– А теперь, господа, следите за руками, – бодро сказал я, поворачиваясь к камере, которая пялилась на меня своим стеклянным глазом. – Главное правило хорошего повара: никогда не мойте сковороду сразу после жарки. Вся магия – вот здесь, на дне.

Я вернул сковороду на плиту, поддал огня. Шипение стало громче. Взял ложку ядрёной, зернистой горчицы и без всякого сожаления швырнул её в самый центр. Следом – щедрый такой плеск простого белого вина из бутылки. Жидкость взревела, закипела, поднимая со дна всё то, что мы так старательно прижаривали. По кухне тут же разнёсся густой, кислый и пряный дух, от которого нос щекотало, а во рту немедленно собиралась слюна.

Я схватил деревянную лопатку и принялся быстро‑быстро соскребать со дна драгоценные частички, смешивая их с вином и горчицей. Всё это превращалось в бурлящую, однородную эмульсию красивого кофейного цвета. Пару минут подержал на огне, чтобы винный спирт испарился, оставив только благородную кислинку, добавил каплю масла, чтобы соус стал гладким и бархатистым. Готово. Густой, тёмный, а пахнет так, что можно сознание потерять от одного только аромата.

– Прошу любить и жаловать, – объявил я, снимая сковороду с огня.

Взял тарелку. Отдохнувшие, сочные медальоны лёгли на неё аккуратным веером. Рядом я пристроил горку румяных овощей, которые мы запекли чуть раньше. А потом, без лишней скромности, щедро полил всё это великолепие нашим свежеприготовленным соусом. Просто мясо, овощи и немного поварской смекалки.

– Готово, – выдохнул я, ставя тарелку прямо под объектив. – Снимайте, пока не остыло.

Оператор послушно навёл камеру, делая плавные, аппетитные кадры. Я знал, что на экране это будет выглядеть так, что любой зритель немедленно захочет есть.

– Игорь, это просто фантастика, – с искренним восхищением сказала Светлана, отрываясь от своего блокнота. – Выглядит невероятно. Думаю, на сегодня материала более чем достаточно. Спасибо вам огромное!

– Минуточку, – остановил я её, когда она уже собралась скомандовать «Снято!». – Съёмка‑то может и окончена. А вот обед – только начинается.

Я повернулся к остальной команде.

– Ребят, вы же давно пашете, наверняка голодные, как стая злыдней. Неправильно это, уходить из моего дома и не попробовать то, ради чего мы тут все собрались. Настя, милая, помоги мне, пожалуйста, накроем на стол для гостей.

Они застыли на месте. Все трое. Уставились на меня так, будто я предложил им станцевать на столе. На их лицах читалось такое искреннее недоумение, что я едва сдержал улыбку. Видимо, кормить съёмочную группу после работы здесь было не принято.

– Да мы… что вы… право, неудобно, – промямлил оператор, смущённо потирая шею.

– Неудобно штаны через голову надевать, – отрезал я своим фирменным тоном, который не терпел возражений. – А у меня за столом всегда удобно. И вкусно. Так что живо мойте руки – и садитесь. Это не обсуждается.

Спорить они не стали. Через пять минут вся наша компания уже сидела за большим дубовым столом в зале «Очага». Настя уже нарезала огромные ломти свежего хлеба и поставила на стол банку хрустящих солёных огурцов. Я же быстренько поджарил ещё пару порций мяса, чтобы хватило всем. Неловкое молчание, висевшее в воздухе, быстро сменилось нетерпеливым ожиданием и звоном вилок.

Первым сдался оператор. Он насадил на вилку здоровенный кусок мяса, от души вымазал его в соусе и отправил в рот. И замер. Его вечно уставшие глаза вдруг распахнулись так широко, что, казалось, вот‑вот выкатятся из орбит. Он медленно прожевал, сглотнул и издал какой‑то нечленораздельный звук – то ли стон удовольствия, то ли вздох облегчения.

– Матерь божья… – выдохнул он, глядя на меня с таким изумлением, будто я только что на его глазах превратил воду в вино. – Я… я ж эти кулинарные передачи лет десять снимаю. Всяких видел. И столичных звёзд, и заезжих гастролёров… Но вот такого… – он мотнул головой, пытаясь подобрать слова. – Клянусь, я в жизни ничего подобного не ел.

Светлана, в отличие от него, ела молча и сосредоточенно. Она отрезала крохотный кусочек, изящно обмакнула его в соус и положила в рот. А потом просто прикрыла глаза, и на её лице отразилась такая гамма чувств – от удивления до чистого, незамутнённого блаженства, – что это было красноречивее любых похвал. Для повара нет лучшей награды, чем видеть, как человек замолкает, полностью растворяясь во вкусе твоей еды.