– И кто же она?

Старик отхлебнул вина.

– Елена Троянская!

– Та, что жила тысячи лет назад? – изумленно пробормотал Неттесгейм.

– Да, все так. Она, Елена Троянская! Из-за нее умирали герои былых времен, из-за нее погибали армии и целые народы, из-за нее перебранились и вцепились друг другу в глотки олимпийские боги. Это она своей изменой перевернула весь Древний мир. О ней мечтали поэты всех времен. В ее честь слагали гимны. Во имя пленительной и разрушающей красоты. Вдохновительницы и убийцы. Все это она, Елена Прекрасная!

– И что же дьявол? Или та, кто его представляла?

– Она пообещала выполнить просьбу Фауста.

– Каким образом?

Старик вновь легко рассмеялся:

– Понятия не имею! Посадит к себе на спину и понесет через времена, а как еще?

Недолго соображая, рассмеялся и Агриппа Неттесгейм. Разом допил свой кубок, утер губы, бороду и усы рукавом.

– А Елена – она-то будет не против? Как вы думаете, учитель?

– Говорю же: понятия не имею. Но посмотреть бы хотелось – ой как хотелось бы! Наливайте…

Гость разливал вино по кубкам. Рейнское тешило обоих – и еще моложавого рыцаря, и старого алхимика. Согревало утробу и душу. Исцеляло сердце. Скольким же людям рейнвейн стал лучшим лекарем на земле! Особенно в землях Германии! И старые зудящие раны, и новые, еще кровоточащие, все готово было исцелить крепкое рейнское красное, а нежное белое рейнское справлялось с мелкими кровоточинами, делая сердца молодыми и отважными, готовыми к подвигам и любви. И пусть такое исцеление происходило ненадолго, на дни или часы, но оно случалось, и уже за это одно можно было славить Господа и чудесные виноградники Рейна.

– Но мы ушли в богословие и развеселились, мастер Неттесгейм, а тем временем ничто не стоит на месте, и события, подобно стреле, летят вперед, не предупреждая нас… Так вот. – Старик вдруг стал очень серьезен. – Первое чудо уже было.

– Какое? С хлебами?

– Да! С камнями и хлебами.

– Но когда же?

– В ходе прошлой затяжной войны, измучившей империю, в городе Тюбингене начался повальный голод. Это когда бывший император сильно вознегодовал на несчастных за то, что им захотелось больше вольностей, а то и полной свободы от его величества; он собрал швабцев, баварцев, франконцев, даже притащил злобных саксонцев и двинул на Тюбинген войска… Вы не саксонец, случайно, и я не обидел ли вас?

– Нет, – рассмеялся Неттесгейм. – Я вестфалец из Кельна, и нрав саксонцев, наших северных соседей, знаю лучше других. Прошу вас, продолжайте.

– Хорошо, я продолжаю, – кивнул хозяин дома. – Тюбинген был окружен, запасы съедены, и через месяц-другой о хлебе бедолагам оставалось только мечтать. Зато было много камней – повсюду лежали камни от разбитых имперскими катапультами домов. Камни лежали целыми горами и около городских катапульт, которыми осажденные сами отбивались от нападавших. И вот наступило затишье – выдохлись обе стороны. Но жители Тюбингена изнывали от голода. Неожиданно в городе появился незнакомец. Его схватили, думали: шпион! А он сказал: я пришел спасти вас. Его спросили: как? А он ответил: для начала я накормлю вас. Накормлю досыта. И вновь его спросили: каким образом? Он ответил: наш Господь преумножил хлеба и рыбу на берегах Иордана. Я так не умею – из ничего сделать что-то. Я обращу камни в хлеба. Дождитесь утра. Ему сказали: и ты подожди до утра, там, глядишь, и дождешься своей перекладины. Ночью, как всегда, ходила и перекликалась стража. А утром радостные крики огласили город: хлеб! хлеб! хлеб! Горожане высыпали на улицы и обнаружили, что все камни, в том числе и для катапульт, превратились в румяные буханки хлеба. Незнакомец в одночасье стал героем. Он был не просто выведен из тюрьмы, как мне говорили очевидцы, его вынесли на руках! Для него вытащили из дворца бургомистерский трон и почти силком усадили в него. Что ты хочешь? – спросили у него. Он ответил: для себя – ничего. Только для вас. Я хочу мира. Но он сказал и другое: и если вы сами захотите для себя мира, то еще не зайдет солнце, как вы родитесь заново. И не соврал! Хлеб – это было первое чудо…

– А второе?

– Догадайтесь сами, мастер Неттесгейм.

– Я вспоминаю те дни – император снял осаду, верно?

– Именно! В тот же день осада с Тюбингена была снята, и Максимилиан, да хранит Господь его душу, отвел войска.

– А незнакомец? Кстати, каким именем назвался он?

– Чудотворец-то? – усмехнулся Августин и отхлебнул вина. – Он назвался «другом».

– Как сердечно просто! Так что он?

Старик пожал плечами:

– Он исчез.

– Просто исчез? И ничего не потребовал взамен?

– Почему же так? Потребовал – и получил, – лукаво усмехнулся старик. – На первый раз.

– Но что?

– Так и не догадались? Обожание, почитание, преклонение! Память о себе как о спасителе. О громе небесном. Об ангеле-дарителе.

– Все ясно, – кивнул Неттесгейм. – Он утешил свое честолюбие и тщеславие и уже этим был сыт?

– Именно так. Зачем ему драгоценный металл, когда есть то, ради чего существует само золото. Совершив чудо, он купил души этих людей. О нем пойдет молва, о нем станут слагать легенды, его будут ждать!

– Как мессию.

– Именно. Но прежде чем уйти, он сказал: однажды я еще приду к вам.

– Получить долг? Чтобы обожание превратилось в нечто более материальное? Так, мэтр Августин?

Старик погрозил гостю крючковатым пальцем:

– И будьте в этом уверены: однажды он вернется за своим долгом. Я так в этом не сомневаюсь, мастер Неттесгейм! Если его не остановить. Ни минуты не сомневаюсь!

– И я, пожалуй, тоже. – Гость выдержал многозначительную паузу. – Но вы же не просто так сказали, что это было первое чудо. За первым, стало быть, должно последовать второе?

– Как вы догадливы, мастер Неттесгейм, – усмехнулся Антоний Августин. – Разумеется, так.

– И вы знаете, где и когда оно может случиться?

– Я только предполагаю. У меня есть письмо, подождите, – попросил старик, с юношеской прытью рванул из-за стола к ларцу, стоявшему на комоде, открыл крышку и вытащил письмо-свиток. – Вот оно! Это письмо от Никколо, моего старого итальянского друга. Когда-то он был ослеплен фигурой Цезаря Борджиа, а потом не угодил Медичи и едва не лишился жизни на дыбе. Он умен чрезвычайно, известный итальянский политик, стратег, но все время попадает в ловушки. Вот как сейчас. Послушайте, что он пишет, оказавшись в очередной опале. – Старик развернул свиток. – Это письмо изгнанника. «Когда наступает вечер, я возвращаюсь домой и направляюсь в свой рабочий кабинет. У двери я сбрасываю изношенное крестьянское платье и облачаюсь в царственную тогу. Только таким я иду к своим кумирам – к великим людям античности. Любезно принятый ими, я разделяю с ними трапезу, именно такую, для которой рожден. Я говорю с ними о смысле их деяний, и они благодарно отвечают на мои вопросы. С ними я не чувствую никакой тоски, забываю все тревоги, с ними я не боюсь бедности, с ними меня не пугает смерть, только с ними жив мой дух. И поскольку дни моей земной жизни идут на спад, очень скоро, мой друг Антоний, я воссоединюсь со своими кумирами, и тогда наша беседа продлится вечность…»

– Да кто же это?

– Никколо Макиавелли.

– Флорентинец? – прищурил один глаз Неттесгейм. – Я слышал о нем. Он создал регулярную армию республики?

– Именно так.

– Он еще жив?

– Как сообщили мне, он занемог у себя в деревне, в Тоскане, куда его сослали неблагодарные Медичи. Что странного, после таких-то перипетий в жизни! – И вновь крючковатый палец хозяина дома вознесся над столом. – Не так давно он закончил свой великий труд – эта книга называется «Государь». Она отпечатана всего в одном экземпляре – и, как мне донесли, эта книга скоро появится у Медичи, но не просто так.

– Но как именно?

– Как великое чудо, как знак Божий. Как доказательство могущества и силы несокрушимой семьи Медичи.

– А дом Медичи – Флоренция.

– Именно так. Но к чему вы это?