— Мне не нравится, когда кто-то заставляет меня чувствовать себя хуже. Как будто я не такой хороший, как они.

Во мне вскипела волна ярости, и мне пришлось сдерживать желание немедленно выяснить, кто именно заставил моего сына чувствовать себя плохо, чтобы пойти и разобраться с кучкой второклассников. Но вслух я спокойно сказала:

— Это здорово, что ты это понимаешь и стараешься сам так не поступать.

Лука с трудом сдерживал улыбку:

— Но я все равно хочу, чтобы мое прозвище было крутым.

Я улыбнулась:

— Конечно хочешь. Нам нужно время, чтобы все обдумать. Как насчет того, чтобы вечером посмотреть «Могучих утят», съесть столько капкейков, сколько в нас влезет, и составить список вариантов?

Он засиял, и, Боже, эта улыбка была настоящим подарком. Та самая улыбка, которая говорила, что у моего ребенка нет других забот, кроме как выбрать самое крутое хоккейное прозвище. Ради этого я и работала ночами напролет. Ради этого я однажды собрала вещи среди ночи, села в машину и несколько дней гнала через всю страну. Ради этого я брала двойные смены и сдавала плазму. Ради этого у меня остались шрамы.

Пальцы невольно потянулись к тонкому следу на губе и грубой рубцовой полосе на боку, где стальной носок ботинка одного «вышибалы» оставил свой след. Но я удержалась. И так было чудом, что я смогла скрыть от Луки самые страшные следы. Не собиралась сама ему о них напоминать.

— Мам, ты самая ЛУЧШАЯ! — радостно закричал Лука.

Я рассмеялась, отпуская тяжелые воспоминания и удерживая светлые.

— Люблю быть самой лучшей. Готов идти и показать всем, как играют настоящие хоккеисты?

— А то! — Лука отстегнул ремень безопасности. — Можно выходить?

Я быстро осмотрела парковку:

— Можно. Но стой рядом с машиной.

Лука кивнул, соскочил с бустера и распахнул дверцу. Я поспешила выйти сама, потому что не слишком доверяла его способности оставаться на месте. Обойдя машину, я открыла багажник.

Лука подпрыгивал, в десятый раз рассказывая мне о вчерашней тренировке. Похоже, этот хоккейный вирус плотно в нем поселился. И я никак не могла избавиться от беспокойства, которое прочно укоренилось внутри.

Мне казалось неправильным надеяться, что Лука не окажется настолько хорош, чтобы пойти дальше в этом спорте. Но разве плохо хотеть, чтобы он просто играл в школе, а потом выбрал что-то более спокойное? Бухгалтер или дерматолог звучали бы отлично.

Но когда я закинула тяжелую сумку с экипировкой на плечо и закрыла багажник, не смогла не заметить, с каким счастьем светится лицо Луки. Именно этого я хотела для него больше всего. Чтобы он был счастлив.

И если хоккей приносит ему радость — пусть так. Я стану самой преданной хоккейной мамой. Наверное, стоит посмотреть пару роликов на YouTube. Или, может, где-то есть пособие для начинающих.

Я протянула руку, и Лука вложил в нее свою, весело размахивая нашими руками взад-вперед, пока тараторил без умолку, сыпля хоккейными терминами, которые для меня звучали как иностранный язык. Подойдя к тротуару, он отпустил мою руку и побежал вперед, чтобы открыть дверь.

Я чуть склонила голову в шуточном поклоне:

— Благодарю вас, добрый сэр.

Лука снова засмеялся. Как только мы вошли внутрь, он тут же умчался к своим товарищам по лагерю. Вот и вся моя крутость. Я поставила сумку в ряд с другими и подошла к витрине с трофеями у дальней стены.

Глаза слегка затуманились, когда я посмотрела на ряды наград и командных фотографий. Я моргнула несколько раз, пытаясь прогнать жжение, и потерла ноющую спину. Мой взгляд остановился на одном фото. Мальчишки на нем были на год-два старше Луки. Они радостно праздновали победу, держа над головой большой кубок. Кто-то смеялся, кто-то кричал, но я не могла отвести взгляд от одного мальчика в центре.

Он помогал тренеру держать кубок, но смотрел не на камеру, а на самого тренера. В этом взгляде было столько восхищения и уважения. Волосы на фото были светлее, чем сейчас, но эти темно-синие глаза я бы узнала везде.

Эта мысль должна была напугать меня до чертиков. Но я не могла отвести взгляда. Мужчина, на которого смотрел Коуп, был так на него похож, что я сразу поняла: это должен быть его отец или другой близкий родственник. Я знала от Теи, что семья Колсон потеряла старшего брата и отца в автокатастрофе много лет назад. И, глядя сейчас на эту фотографию, я понимала, какой огромной была эта потеря.

— Почему такие грустные глаза?

Я резко обернулась на знакомый голос — тот самый, от которого хотелось кататься, как собака по любимой грязной луже. Что со мной не так?

— Коуп, — сказала я.

Он улыбнулся, но в этой улыбке чувствовалась тяжесть. Что-то говорило мне: его жизнь была далека от идеала, несмотря на его статус хоккейной звезды. Или, может, я просто знала, что он потерял.

Улыбка чуть померкла:

— Ты в порядке, Воительница?

— Что за прозвище такое? — спросила я, пытаясь сменить тему и не дать ему увидеть, как я трещу по швам.

Один уголок его рта снова приподнялся. И я заметила тонкий шрам на его губе.

— Не говори, что ты не из тех, кто привык сам за себя сражаться, — сказал Коуп, и его улыбка снова исчезла. — Но ты выглядишь усталой.

Это задело мое самолюбие. Видимо, мой тщательно нанесенный консилер сегодня не справился.

— Это ты так вежливо намекаешь, что я выгляжу как смерть?

Я ожидала, что Коуп растеряется, покраснеет, извинится — что угодно. Но он просто посмотрел на меня, слегка приподняв бровь:

— Я похож на идиота?

— Не уверена, что ты хочешь услышать мой ответ, Крутой парень.

— Настоящая воительница, — пробормотал Коуп с усмешкой в голосе. — Не боится нанести сокрушительный удар. Я могу многого не замечать, но одного никогда не упущу — ты чертовски красивая. И не важно, вся ли ты в муке или машинном масле, или круги под глазами такие, что хоть вплавь уходи. Ни капли из этого не уменьшит твою красоту.

Я застыла, уставившись на Коупа с открытым ртом. Опыт в свиданиях у меня был небольшой. С Романом мы начали встречаться на первом курсе колледжа, а после расставания я сходила всего на три свидания. Но даже с таким скромным опытом я уже хорошо знала одно — игры.

Тактика и стратегии у всех разные, но поле одно и то же. И это утомляло до невозможности. А Коуп… он просто говорил прямо.

— Я, э-э...

— Мам! — позвал Лука, неуклюже ковыляя ко мне в своей экипировке и коньках, с недовольной гримасой на лице. — Коньки жмут.

Паника мгновенно сжала горло, когда я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Если Лука за ночь вырос из своих коньков, у меня не было выхода. Запасной фонд иссяк, а арендная плата за пекарню и квартиру снова выросла. Я еле держалась на плаву.

Взгляд Коупа скользнул от Луки ко мне и задержался на моем лице.

— Ну что, Спиди, можно я посмотрю?

Лука поднял на него глаза и засиял, тут же кивнув:

— Конечно, тренер Жнец.

Коуп улыбнулся и сразу же присел на корточки, бросив сумку на пол. Его пальцы ловко занялись шнуровкой коньков Луки, потом он поднял взгляд на меня:

— Ты использовала восковые шнурки?

Я нахмурилась:

— Эм, не уверена. Там были новые шнурки, я их и поставила. — Я посмотрела три ролика на YouTube, чтобы все правильно сделать. Очень надеялась, что магазин секонд-хенда не подсунул мне что-то не то.

Коуп быстро развязал шнурок и потер его между пальцами.

— Восковые.

— Это плохо? — спросила я, прикусывая губу.

— Вовсе нет, — успокоил он. — Просто с ними конек сидит плотнее, жестче. — Он посмотрел на Луку. — Ты ведь катался в прокатных коньках отсюда?

Лука кивнул:

— Мама купила мне эти перед лагерем.

— Вот оно что, — усмехнулся Коуп. — В прокате ставят тканевые шнурки. Они дают больше свободы ноге. Я сам катался с тканевыми, пока не перешел на восковые в старших классах.

Лука прикусил губу — жест, который я знала, он перенял у меня:

— А сейчас ты катаешься с восковыми?