— Вставай, чего разлёгся! — пинок в бок окончательно вернул меня к действительности. Я медленно поднялся на дрожащие ноги и ошеломлённо опустил глаза вниз. На груди не было ни царапинки, ни пятнышка от ожога, будто и не корчился я несколькими мгновениями назад от жуткой боли. Да и камень куда–то пропал. Это что же было такое? Меня даже передёрнуло от воспоминаний. Хорошо, что я никакой страшной военной тайны не знаю, а то бы сразу выложил, да ещё и от себя бы приплёл чего, лишь бы ещё разок под таким камешком не оказаться!

— Ну и визжал же ты, — с презрением сплюнул Ликон. — Я думал, раз деревенский — то покрепче будешь. Да ещё и тугодум, похоже. Чего опять застыл? Брысь к стихиям!

И чего разоряется? Можно подумать, что другие до этого не кричали? Я проковылял к плите с землёй, мысленно чертыхаясь и желая проклятому магу всех благ в этой жизни. Встал перед сосудом. Потоптался перед ним, собираясь с духом. Глубоко вздохнул, пытаясь унять бешеный стук в груди и решившись, протянул было в сторону чаши руку, и … отдёрнул, ошарашено уставившись на возникшего возле неё Толика. Задорно подмигнув, коротышка склонился над артефактом и энергично помахал над ним лапами, заунывно при этом подвывая.

— Чего уставился?! — повернулся ко мне айхи, в несколько мгновений завершив свои манипуляции. — Вот так и стараешься из века в век для таких как ты! Лапы до кровавых волдырей стираешь! Вот дал бы ты мне доступ к своей энергии и всё было бы намного проще. А теперь себя до донышка выжигать приходиться! По крохам энергию собирать! А в ответ, лишь неблагодарность и упрёки! Давай уже! Суй руку! С землицей я уладил всё — откликнется! — Толик с достоинством кивнул на чашу и язвительно добавил: — Только господине сильно могучий и великий маг, я бы на твоём месте соизволил поторопиться. А то вон тот здоровый грязный недомерок в засаленном халате, по–моему, уже совсем терпение потерял. Очень уж он нехорошо в твою сторону смотрит!

Я оглянулся в сторону набычившегося Ликона и быстро вытянул руку над сосудом. Из чаши ощутимо потянуло холодом. Защипало запястье, неприятно заныли кончики пальцев. В глазах слегка помутилось, словно я оказался на грани лёгкого обморока. Превозмогая накатившую слабость, я стряхнул с себя странное оцепенение и перевёл взгляд на дно сосуда. Песок лежал неподвижно, по–прежнему покрывая тонким слоем гладкую поверхность. Похолодев, я судорожно опустил руку ниже, почти к самому краю чаши. Холод усилился, но треклятый песок и не подумал отреагировать. Ни одна песчинка не пошевелилась!

Отказываясь верить своим глазам, я перевёл взгляд на Толика.

— Надо же, не вышло, — озадаченно почесал тот за ухом и, развернувшись ко мне, обличительно ткнул пальцем. — Ты сам виноват! Видишь же! Энергии у меня не хватило! Земля — стихия тяжёлая! Её расшевелить, много силы надо! Ладно! — махнул мне коротышка ободряюще лапой. — Не переживай ты так! Сейчас мы с водой попробуем! Уж тут–то точно всё получится!

Я и ответить ничего не успел, как айхи подскочил к чаше с водой и проделал над сосудом точно такие же манипуляции. Тяжело вздохнув, я перешёл вслед за ним. В душе начала нарастать тревога.

Действие повторилось. Только в этот раз, я будто руку в ледяную прорубь опустил. Аж пальцы от холода свело. И вновь безрезультатно! Вода, подобно земле не обращала на мои усилия никакого внимания, не соизволив, подёрнутся даже тонкой рябью. Уже ни на что, не надеясь, я опустил ладонь ниже, опять почти коснувшись краёв сосуда и разочаровано отошёл к постаменту с огнём. Сердце начало сжимать ледяными тисками отчаяния.

— Вот же! — Толик подскочил к сосуду и чуть ли морду в него не засунул, что–то пытаясь там рассмотреть. — Должно было сработать! Я тебе точно говорю! — возмущённо повернулся он ко мне. — Как же так! — айхи горестно обхватил голову лапами и запричитал? — Что же делать? Друг на глазах пропадает! А я бессилен! — коротышка поник и тяжело вздохнул: — Вся надежда теперь на огонь!

— Стой!

Я попытался перехватить айхи, забыв о его бестелесности. Лесной дух вновь шустро произвёл свои манипуляции над еле дымящимися угольками и лишь, потом развернулся ко мне.

— Что? Не нужно было? Ну, теперь уже поздно! — мохнатая тварь скорчила виноватую рожицу и покаянно развела руками. Мол, а что я могу? Издевается, гад! За мою шутку в умывальне мстит!

Заскрипев зубами от бессилия, я поднёс руку к сосуду. Кисть ощутимо обожгло, но горстка пепла даже не подумала задымиться.

— Сволочь! — с ненавистью выдохнул я, глядя на веселящегося коротышку.

К постаменту с воздухом, возле которого уже успел отметиться подлый дух, я прошамкал походкой старика, опустив голову и ни на что уже не надеясь.

Воздух, сочувственно опутав мою руку тысячами невидимых нитей, нехотя заклубился у самого дна чаши.

— Даже магия воздуха почти не откликается, — недовольно фыркнул Ликон. — Полный бездарь! Уже много лет такого не было!

— Так и запишем, — проскрипел, склонившись над книгой писарь. — К магии способностей нет. Стихия воздуха почти не откликается!

— Что скажешь, всеблагой отец? — почтительно повернулся Ликон в сторону задумавшегося отца–наставителя. — Маг из этого выродка не получится. К отцам–вершителям его отправим? Хоть какая–то польза будет.

— Пожалуй, — кивнул Никонт, не спуская с меня задумчивого взгляда.

— Пошёл отседова, семя волколакское!

Очередная оплеуха направила меня к небольшой дверце, сбоку от помоста. От стены отлепился один из служек. Слишком ошеломлённый, для того, чтобы хоть как–то протестовать, я, молча, пошёл вслед за ним.

Небольшая круглая камера, всего в несколько шагов в поперечнике, влажные, покрытые ядовито–жёлтой застарелой плесенью стены, маленькое с детскую ладошку величиной оконце–бойница под самым потолком. Что ещё нужно человеку, чтобы спокойно без лишней суеты и метаний подвести черту под бездарно прожитой жизнью?

Я сидел на полуистлевшем пучке соломы, небрежно брошенным возле стены и спокойно с неожиданным для себя фатализмом ожидал, когда за мной придут. Всё, устал я бороться. Видно это судьба у меня такая — ходоком стать. Сколько не крутился, как не отбрыкивался, а постоянно всё к этому поворачивало. Устал…. Пусть будет, что будет! Одна радость. С этой тварью мохнатой я всё же посчитаюсь! Гадом буду, если не попытаюсь как можно дальше в проклятом городе пройти, чтобы Толик оттуда вовек не выбрался!

Тяжело вздохнув, я, кряхтя, поднялся и прошёлся вдоль камеры, разминая затёкшие мышцы. Покосился на белеющее прямоугольным пятнышком оконце и зябко повёл плечами. Сквозь ничем не прикрытое отверстие отчётливо тянуло холодом и сыростью. Да уж. Зимой тут, наверное, и пару часов не протянешь! Уже сейчас далеко не Ташкент. Забирали бы уж скорей, что ли! Чего тянуть? Итак, уже, судя по всему, день к вечеру идёт.

Я развернулся, сунув под мышки начавшие зябнуть руки и, упёрся в довольно ухмыляющего айхи.

— Я тебя не звал! — грубо рявкнул я на коротышку.

— Я сам пришёл, — нагло хмыкнул тот в ответ и критическим взглядом осмотрел помещение: — До чего же тоскливое место! Всё же хорошо, что нам с тобой тут целый год жить не придётся!

— Теперь–то уж точно не придётся?! — взорвался я, моментально растеряв всё своё спокойствие. — Ты что натворил, мартышка облезлая?!

— Почему облезлая? — по–моему, не на шутку обиделся айхи, проведя лапой по шелковистому меху. — Моей шкурке кто хочешь, позавидовать может! Возьмём, к примеру, зайца. — Толик плюхнулся на беспечно оставленную мной без присмотра солому и, увлечённо попытался продолжить: — У него шкурка…

— Да плевать мне какая у тебя шкурка! — окончательно разозлился я. — Пусть она у тебя хоть клочьями облазить начнёт — мне по барабану! Ты почему мне на инициации нагадил?! Вот что я знать хочу?! Ещё и ухмылялся радостно! Весело тебе было?! Ну, ничего! — я буквально навис над Толиком, сжав кулаки. — Скоро я повеселюсь! Когда с колечком обратно в проклятый город возвращаться буду!